– Ну пойдем, пойдем, – сказал Терехов.
– Вот тебе и хваленое русское гостеприимство, – проворчал Чеглинцев и налил себе еще стакан.
Терехов мотнул головой и вышел, и недолго слышны были его сапоги, а потом стукнула дверь, и Чеглинцев вздохнул и представил, как они там поговорят. Он был обижен на Терехова, потому что того больше волновало не его, Чеглинцева, возвращение, а темная история сейбинского моста. «Ничего, значит, для него переживания простого человека не стоят, – думал Чеглинцев и совал суповую ложку в банку с вареньем, – ну и пусть один у Испольнова все выспросит…» Но, думая так, Чеглинцев понимал, что с Тереховым он не пошел вовсе не из-за обиды на него, а из-за того, что побаивался разговора с Испольновым. Добросовестно выпил Чеглинцев три стакана чая и только тогда встал. «Ну ладно, – зевнул он, – пойду». Он поглядел на пыхтевшую печку, не наделала бы она пожара, и дунул на свечу. По коридору Чеглинцев шел тихо, хотелось ему, чтобы Терехов с Испольновым уже обо всем выговорились и даже бы Терехов сказал о его, Чеглинцева, решении.
Терехов стоял у кровати Испольнова, а тот сидел на одеяле, и ноги его в носках висели над плетеным ковриком.
– Привет, – сказал Чеглинцев.
– Ты чего там наболтал! – почти крикнул ему Васька.
– А чего я наболтал? – заробел Чеглинцев.
– Он ничего не хочет говорить, – повернулся Терехов.
– Нет, ты скажи, чего ты наболтал! – повторил грозно Испольнов.
– Ты не ори! – рассердился Чеглинцев. – Все, как было, так и рассказал.
Еще секунду назад у него было такое чувство, что на самом деле он зря проболтался и, может быть, это было даже предательством, и он боялся глядеть в глаза Испольнову, но теперь Васька разозлил его, и Чеглинцев стоял красный и готовый полезть в драку.
– Вот и отлично, – сказал Испольнов, – он тебе все объяснил, как было, а я помолчу.
И он завалился на кровать лицом к стене.
– Ну как хочешь, – сказал Терехов, – как хочешь.
Он был расстроенный и усталый и уходил из комнаты опустив голову и ссутулившись. «Гордый, гад!» – подумал в спину ему Чеглинцев.
– Что ж, – сказал самому себе Чеглинцев, – когда-то надо и поспать.
И он разделся, нырнул под одеяло и пропел для бодрости, оборачиваясь при этом в сторону испольновской немой кровати:
– Веселая старушка разделит наш баланс, и мы для жизни новой имеем лишний шанс.
– Чего ты ему там натрепал! – взвился Испольнов.
– Ты мне не груби! – сказал Чеглинцев назидательно. – Ты уважай во мне человека. Что натрепал, то натрепал. Он меня спросил, а я ему правду выложил.
