– Ну и добро, ну и хорошо, – оживился на секунду Терехов, – я рад, что ты остаешься.
Он шлепнул Чеглинцева по плечу, и тот забормотал что-то довольно, он был теперь растроган и очень хвалил себя за то, что не смог заснуть и забрел в эту комнату с непотушенной свечой.
– Сейчас я тебе чаю налью.
– А покрепче ничего нет? – поинтересовался Чеглинцев. – А то бы в самую пору, раз такое дело, раз такой поворот в автобиографии…
– Нет, – сказал Терехов, – ничего нет.
– Ладно. Давай эту простоквашу. Вот так. И мы для жизни новой имеем лишний шанс…
– Слушай, – сказал Терехов, – ты ведь был в бригаде Испольнова, когда мост ставили. Чего вы там наделали?
– Где? – насторожился Чеглинцев.
– На мосту.
– А чего мы там наделали?
– В бумагах бут в ряжах лежит…
Чеглинцев был сейчас добр и очень любил сейчас Терехова и сам себе очень нравился из-за того, что сумел отказаться от глупой и скучной идеи уехать из Саян, и теперь он сидел успокоенный и душевный и все думал о том, как хорошо он поступил и какой он молодец и какой молодец Терехов.
– Сам я ничего не знал, когда строили. Потом Васька проболтался. Он все дела с Будковым вел. Будков тогда спешил, нас все торопил. Очень ему мост нужен был. Все сидел у моста, все смеялся, сам бревнышки обтесывал. Срубы мы поставили, а начинки им не было, задержались с бутом. Его тогда чуть ли не из Абакана везли.
– А не из Минусинска?
– Откуда-то издалека. Там он все торговался, вышибал у снабженцев бут и не преуспел. Месяц или больше он должен был ждать. А там снег – и привет дороге. Он и велел сыпать гравий. Вон его сколько рядом. Нам-то что бут, что гравий. Сыпали. А сверху попросил булыжнику положить. Нашли, положили. А месяца через два пригнали бут, а он его тихо велел у Трола свалить, чтобы никто не знал.
– Зачем это ему все надо было? – расстроился Терехов.
– Испольнов знает. Ведь дорого яичко к…
– А в бумагах все в лучшем виде.
– А что же он, ребенок, что ли, пионер? Он и нам как-то работы приписал, мы денег больше получили и им довольны были.
– И молчали?
– А чего же нам, кричать?
– И ты молчал?
– А чего же я, прокурор, что ли, или депутат, или уполномоченный? Я тогда брюки купил.
– Зачем это ему все надо было?
Терехов встал.
– Пошли.
– Куда?
– К Испольнову.
– Он спит.
– Разбудим.
– Давай хоть чай допьем, – расстроился Чеглинцев.
– Вставай, и пошли.
– Допью и пойду. – Чеглинцев стал хмур и горячую воду тянул сердито, обжигался и вроде бы не обращал внимания на то, как Терехов топтался у двери.
