Ручка отрывается, и человек падает навзничь. Затем перекатывается на бок, подтягивает колени к животу и застывает в этой позе.
Рядом валяется лей, и одна из его струн едва заметно вибрирует.
Человек лежит в Доме.
Некоторое время царит тишина, потом ее нарушает топот ног. Шум то приближается, то отдаляется, словно Дом пытается отвести раздражающий звук в сторону, но вскоре в конце коридора появляется другой человек.
Большой человек. Бородатый. Руки его ободраны выше локтей, одежда висит лохмотьями, и лицо чем-то похоже на фризскую маску – смесь упрямства и ожесточения, окаменевшая в напряжении.
Человек подходит к лежащему, опускается на корточки и долго смотрит на него.
Потом выпрямляется и коротко бьет ногой в дверь на уровне замочной скважины.
Раздается хруст, и дверь резко распахивается вовнутрь.
Один человек берет другого на руки и заходит в комнату. Через минуту ободранная рука осторожно прикрывает дверь, забирая по дороге одинокий лей.
Идет время.
Час? Год? Век?…
Время идет в Доме.
В коридоре появляется человек. Третий, если мерять жизнь линейкой прошлого, и первый, если смотреть с точки зрения текущего мгновения.
Человек спотыкается у двери, его ведет в сторону, и вот сейчас он всем весом навалится на дверь, которая так и не изменилась за все время, прошедшее по Дому-на-Перекрестке.
Если в это мгновение вы успеете заглянуть в глаза падающему человеку – вы не увидите там ничего из настоящего. В остановившихся глазах мечется прошлое, да и то – чужое прошлое, прошлое Дома; вы увидите там имя, чужое имя, и стол, заваленный бумагами, и руку на столе, нервно сжимающую пальцы в кулак…
Успейте, пожалуйста, успейте заглянуть ему в глаза, прежде чем он упадет! – и мгновение растянется, пропуская вас в себя.
Время стоит в Доме-на-Перекрестке.
…та разумная творческая сила, которая создавала
миф, действует в нас и сейчас, особенно у поэта и
философа, но в более скрытом виде. Пока не угасло
воображение, до тех пор есть, есть и есть логика
чудесного! Вычеркнуть ее можно только с истиной. Даже
отрекающийся от истины и топчущий истину, топчет ее во имя
истины.
Правду бьют избитыми правдами. Веру бьют привычкой.
Когда мир станет обыденным, и реальность бога уйдет из
каждого дерева и грозовой тучи, тогда умрут мифы и
придет время низких потолков, пустых сердец и
рассудительных взглядов.
Из невошедшего в канонический текст «Раги о Предстоящих». Приписывается Авэку ал-Джубб Эльри.
…Таргил сидел за столом, отстраненно глядя перед собой, и высокие залысины его лба поблескивали капельками пота. Вся приземистая, сутуловатая фигура Предстоятеля казалась единственным оплотом покоя и неизменности в постоянно меняющейся комнате – как, впрочем, менялся облик любой комнаты, любого помещения этого Дома, рожденного в кощунстве и обмане.
