Да, Титий не был красавцем. Но еще Маний Аквилий Старший захотел иметь его восковую фигуру в своей коллекции. Ростовщик отказался от такой чести: ему, сыну менялы из Брундизия, не пристало стоять рядом с царями и полководцами. Но всем было известно, что Титий играет ими с такой же легкостью, как монетами. Сколько из них, стоя перед его вытертым столом, униженно выпрашивали деньги, а он, выпучив рачьи глаза, требовал гарантий и поручителей. Осуждение одного из честнейших римлян — Рутилия Руфа — это дело его рук. Рутилий Руф не дал Титию ограбить Эфес и за это после окончания срока своей должности был осужден в Риме как грабитель. От стола Тития тянулись тысячи невидимых нитей к особнякам влиятельных римских ростовщиков и к скамьям сенаторов в курии, где сидели их должники.
— Меркурий в помощь! — сказал Маний Аквилий с той мягкостью в голосе, которая появлялась у него лишь при встрече с равными. — У меня к тебе дело, Титий. Мой друг Никомед, тебе он известен, нуждается в деньгах.
— Каковы гарантии? — спросил ростовщик.
— Я отправляю легион и галатов в Никомедию.
— Проценты?
— Сорок восемь, как обычно.
— Твоя доля?
— Пятнадцать процентов.
Титий помотал головой.
— Компаньоны не согласятся. Слишком велик риск. Хреста поддерживает Митридат.
— Тебе и это известно?
— Такова моя профессия.
— На что пойдут компаньоны?
— Десять процентов за комиссию.
— Когда будут деньги?
— Завтра!
На следующее утро Никомед получил два миллиона сестерциев. Половина сразу же досталась Манию Аквилию за легион, который он посылал против Хреста. Остальные предназначались на выплату жалованья галатским наемникам.
Войско выступило после полудня, когда спала жара. Белая пыль, поднятая калигами и карбатинами, ложилась на доспехи, на трубы, на оружие, на значки манипулов и знамена галатских отрядов. Легионный орел плыл впереди. Он был виден всем, кто отправлялся в поход: Манию Аквилию и Никомеду, ехавшим верхом, и Титию, избравшему себе повозку. Римский всадник никогда не садился на коня.
— Завтра ты будешь у себя дома, — сказал Маний Аквилий дружелюбно. — Посмотришь, как сражаются римляне. Каждый из них стоит десятка этих гелиополитов.
— Не сомневаюсь! — сказал Никомед, потрясая кошельком. — Только чем я буду им платить?
— А твоя казна?
— Я уже говорил: казна у мятежников. И они уже ею распорядились.
— Придется порастрясти Лаодику.
— А Митридат? — удивился Никомед.
— Митридата я возьму себе. Он украсит мой триумфальный кортеж.
