Мысли Мания Аквилия были прерваны появлением просителя. Это слово больше всего подходило сейчас к Никомеду. Маний Аквилий не без злорадства отметил униженный поклон Никомеда Филопатора, жалкую улыбку на обмякшем лице. Вся его спесь и чванливость остались во дворце, захваченном Хрестом, откуда он, как говорят, бежал в платье рабыни, перепуганный насмерть. Но именно таким он и нужен был ему.
— Что же ты стоишь? — сказал Маний Аквилий, указывая на сиденье.
Но Никомед не слышал обращенных к нему слов.
— Я пришел просить у тебя защиты, — начал Никомед. — Враги римского народа захватили царство моего отца, верного союзника и друга римлян.
— Мне уже все известно, — самодовольно отозвался Маний Аквилий. — Римские граждане, бежавшие от разъяренной толпы, прибыли раньше тебя.
— От толпы?! — Голос Никомеда срывался. — Твои люди увидели только толпу! Страх смыл лица и слил отдельные голоса в рев.
— О чем ты?
— Эту толпу возглавлял Митридат! Я своими глазами видел, как он направлял в ворота бревно тарана.
— Я тебе верю, Никомед. Но это усложняет дело. Надо брать легионы Кассия, нанимать галатов. Расходы удваиваются, так же как и риск.
Лицо Никомеда вытянулось. Он уже пожалел о своей откровенности.
— Казна моя захвачена мятежниками, — молвил Никомед.
— Но ты можешь подписать обязательство…
— Разумеется, если сумма…
— Дело не в сумме, — перебил римлянин, — а в твоей готовности выполнить долг дружбы, так же как выполняю я.
Он протянул восковые таблички Никомеду.
— Пиши: «Я, Никомед, сын Никомеда, обязуюсь по первому требованию моего друга, Мания Аквилия, вернувшего мне отцовский трон, выступить против врагов римского народа. Я обязуюсь также уплатить…»
Проверив запись, Маний Аквилий свернул церы и с удовлетворением положил их на место.
Глядя на полки, заполненные табличками, Никомед, может быть, впервые представил себе могущество Рима, держащего в своих руках царей, как ростовщик должников. «Маний Аквилий говорит о долге. Но каковы будут проценты?»— думал Никомед.
Золотые статеры с мелодичным звоном отлетали в сторону и ложились ровными рядами по обоим краям стола в пространстве между ними неистово плясали пальцы словно исполняли кордак.
Услышав шаги, человек у стола повернулся. На его вытертом, как старая монета, лице можно было прочитать неудовольствие, вскоре сменившееся удивлением. Титий встал. С животом, выставленным вперед, с руками, подпирающими бедра, его можно было принять за пифос с родосским вином.
