Над Никомедией сгустился туман, покрывший небо багровой пеленой. Костры горели на всем пространстве от агоры до Северной гавани, отмечая места недавней расправы. Маний Аквилий приказал охранять тела распятых, дабы они устрашали всех, кто сочувствовал мятежникам я оказывал им помощь.
Треск пламени сливался с выкриками и короткими ударами. Легионеры коротали время за игрой в кости.
Воин в круглом шлеме, перемешав костяшки, ловко швырнул их на деревянную доску. Наклонившись над ними, он пробормотал:
— Опять собака!
Раздался хохот.
— Не горюй, Луций, — успокаивал сосед, остролицый, с орлиным носом. — Вот поймаем бритоголового, набьешь мошну!
— Дался консулу этот раб. Мало он их, что ли, в Сицилии на крестах поразвешивал!
— Болтают, будто это и не раб вовсе, а царь Митридат, переодетый рабом.
— Вот оно что! Да если бы ты мне раньше сказал, я бы его из-под земли выкопал!
— Какой скорый нашелся! — Остролицый нахлобучил своему партнеру шлем на голову. — Митридата голыми руками взять захотел! Да ведь это оборотень, а не человек! Его еще в детстве прикончить решили, он невидимкой стал. Вынырнул, словно со дна моря, где-то на том берегу и там семь лет пропадал. К Митридату надо ключ иметь!
— Какой такой ключ?
— Магический. Я слышал, что здесь, в Никомедии, у одного человека тот ключ хранился.
— У кого?
— У него!
Остролицый повернулся и протянул руку в направлении столба с распятым на нем юношей.
Раздался новый взрыв хохота. Легионеры сочли это шуткой. Они-то ведь знали, что этот мятежник был упорнее всех прочих и даже не назвал своего имени.
Гелиос пылал гневом. Казалось, он не желал простить смертным, что они приносят жертвы другим богам, и ревниво осыпал землю тысячью огненных стрел. Пергамцы скрывались от них под черепичными крышами, мраморными кровлями портиков, кронами деревьев. Гнев Гелиоса не остановил лишь двух путников, терпеливо поднимавшихся в гору. Может быть, у них не было в нижнем городе пристанища? Или дела не допускали промедления?
На одном была хламида из тонкой милетской шерсти, выдававшая в нем человека богатого и независимого. Другой, в коротком грубом плаще, какие носят обычно рабы, шагал впереди. За его плечами болтался кожаный мешок. В правой руке был кувшин с узким горлышком для вина или воды. Он помахивал им, не замечая, что капли влаги выливаются наружу и тотчас же испаряются на раскаленных камнях.
— Эй, Гнур! — крикнул первый.
Митридат обернулся. За месяцы странствий по городам и селениям Азии он привык к своему новому имени и к роли слуги знатного господина. Царская печать и троп оставлены супруге. Он принял чужое имя и переменил одежду, чтобы обойти страну, подвластную римлянам. Подобно похитителям золотого руна они засеяли ее зубами дракона. И вот уже вздымается земля. Семена ненависти прорастают щетиной копий.
