— Золотого жука так же трудно убить, как царя-жреца?
— Не знаю, — ответил Миск. — Мы никогда не убивали золотых жуков и не изучали их.
— Почему?
— Просто это не делалось. К тому же убить золотого жука, — добавил Миск, внимательно глядя сверху вниз своими блестящими глазами, — большое преступление.
— Понятно.
Я повернулся, собираясь уходить, потом снова посмотрел на царя-жреца.
— А можешь ли ты, Миск, своими роговыми лезвиями убить царя-жреца?
Он, казалось, задумался.
— Этого не происходило более миллиона лет, — наконец ответил он.
Я поднял руку.
— Желаю тебе добра, — произнес я традиционное горянское приветствие.
Миск поднял одну переднюю конечность, роговое лезвие исчезло. Антенны его наклонились ко мне, золотые чувствительные волоски вытянулись.
— А я, Тарл Кабот, — ответил он, — желаю добра тебе.
И мы разошлись.
Я понял, что пришел слишком поздно, чтобы спасти Вику из Трева.
Глубоко в неосвещенных туннелях золотого жука, в этих неукрашенных перепутанных проходах в скале я нашел ее тело.
Держа факел в руке, я осматривал зловонную пещеру и увидел Вику. Она лежала на груде грязного мха и стеблей.
На ней было несколько обрывков некогда прекрасной одежды; она изорвала ее во время отчаянного бегства по темным скальным туннелям, когда тщетно старалась уйти от челюстей неумолимого золотого жука.
Я увидел, что на шее у нее нет рабского ошейника.
Ее ли ошейник одели на ту девушку, которую я видел? Если размер подходит, то, вероятно, так оно и есть. Цари-жрецы не гнушаются такой мелочной экономией, ревностно сберегая неодушевленные ресурсы роя.
Если на ней нет ошейника, значит ее освободили, прежде чем отправить в туннели золотого жука? Я смутно вспомнил, что Миск однажды рассказывал мне: из почтения к золотому жуку ему предлагают только свободных женщин.
Вся пещера пропахла пометом золотого жука, но его самого я еще не встретил. По контрасту с чопорно аккуратными и чистыми туннелями царей-жрецов здесь все казалось особенно грязным и отвратительным.
В одном углу груда костей, среди них человеческий череп. Кости расколоты, мозг из них высосан.
Давно ли Вика мертва, я не мог определить, но проклинал себя: мне казалось, что всего несколько часов. Ее тело, хотя и застывшее, не было таким холодным, как я ожидал. Она не шевелилась, глаза ее были устремлены в одну точку, в них застыл ужас последнего мгновения, когда на ней сомкнулись челюсти золотого жука. Могла ли она во тьме рассмотреть, кто на нее нападал? Я надеялся, что нет: достаточно того, что она слышала звуки преследования. Но сам я предпочел бы видеть нападающего и пожелал того же краткого ужасного преимущества Вике из Трева, потому что помнил ее женщиной храброй и гордой.
