Вначале лишь очень немногие были в состоянии увидеть связь между реакционными ограничениями в области культуры и последовавшим в итоге покушением на самое физическое существование народа. Усилия демократических, антимилитаристских сил оказались слишком слабыми.
Мне пришлось покинуть Германию в феврале 1933 года, на следующий день после поджога рейхстага. Начался исход писателей и художников, какого мир еще никогда не видел. Я поселился в Дании и, работая над пьесами и стихами, посвятил всю свою дальнейшую литературную деятельность борьбе против нацизма.
Некоторые мои стихотворения были нелегально завезены в Третью империю, и датские нацисты, поддержанные гитлеровским посольством, вскоре начали требовать моей высылки. Датское правительство отклонило это требование. Но в 1939 году, когда ощущалось уже приближение войны, я переехал с семьей в Швецию. Там я смог задержаться лишь на год. Гитлер вторгся в Данию и Норвегию.
Мы продолжили наше бегство на север и прибыли в Финляндию. Гитлеровские войска следовали за нами. Финляндия была уже полна нацистских дивизий, когда мы в 1941 году выехали в Америку. Мы пересекли СССР в сибирском экспрессе, который вез немецких, австрийских и чешских беженцев. Через десять дней после того, как мы отплыли на шведском судне из Владивостока, Гитлер напал на Советский Союз. Наш пароход принял груз копры в Маниле. Через несколько месяцев на этот остров напали союзники Гитлера.
Я догадываюсь, что вызвать меня сюда Комиссию Конгресса побудили некоторые мои пьесы и стихотворения, написанные в период антигитлеровской борьбы.
Вся моя деятельность, даже антигитлеровская, всегда была чисто литературной и совершенно независимой. Будучи гостем Соединенных Штатов, я в своей деятельности, в том числе и литературной, ни в какой форме не касался этой страны. Между прочим упомяну, что я не киносценарист. Я не представляю себе, какое влияние - будь то политическое или художественное - мог бы я оказать на кинематографию.
Все же, будучи вызван Комиссией Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности, я впервые чувствую себя обязанным высказать несколько соображений об американских делах. Оглядываясь на свой опыт драматурга и поэта в Европе двух последних десятилетий, я могу сказать, что великий американский народ многим бы рисковал и многое потерял бы, если бы позволил кому-нибудь ограничить свободное соревнование идей в области культур и или вмешиваться в вопросы искусства, которое, чтобы быть искусством, должно быть свободно.
