Утром, когда мы собирались, я молчала, как зарезанная — надеюсь, Хаарт был доволен.
Опять же, никуда мы с утра не поехали, а вновь отправились бродить по базару. Рыночная площадь довольно быстро наполнялась народом, хотя, самое оживленное время, видимо, приходилось на полдень.
— Нам надо купить муку, — сказал Хаарт, — и соли.
И нырнул в эту толпу.
Я пробиралась за ним. В голову мне закралось нехорошее подозрение, что, раз тут женщина не может слова молвить, как у нас на Востоке, то и тяжести тоже положено таскать ей. А мужчина должен идти впереди и отмахиваться кинжалом.
И тут я впервые увидела конченного.
Он сидел на земле — может, он и мог передвигаться без посторонней помощи, но это должно было стоить ему огромных усилий — расплывшаяся, бесформенная туша, настолько, что руки и ноги у него походили на чудовищные ласты.
Я отвела в сторону взгляд, как обычно делаешь, когда сталкиваешься с каким-нибудь уродством или увечьем, и уже хотела пройти мимо, но тут он меня окликнул:
— Эй!
Я вздрогнула и обернулась.
— Привет, — сказал он.
Он говорил на языке той стороны.
— Ты ведь оттуда, верно? — сказал он. — повезло тебе. Вовремя ты оттуда убралась. Там сейчас, знаешь, что творится?
— Может, не везде, не во всем мире, я хочу сказать… — Я все еще старалась не смотреть на него.
— В Европе — точно. Послушай, а ведь я тебя знаю. И отца твоего помню. Я еще на лекции к нему ходил и в экспедиции с ним пару раз ездил, не помню как его фамилия.
Я помнила, как его фамилия, этого человека — каким-то образом я узнала его. Звали его Ян и, когда я его последний раз видела, он был нормальным стройным парнем. Лет пять назад это было, а потом он куда-то делся. Тогда многие куда-то девались, все носились по свету, как безумные, в предчувствии грядущих катаклизмов…
Хаарт окликнул меня из толпы и я была рада этому. Под насмешливым взглядом человека с той стороны я попятилась, потом повернулась и кинулась бежать.
Хаарт уже грузил мешки на телегу. Видимо, насчет тяжестей я напрасно беспокоилась.
— Ну, что опять? — спросил он.
— Там сидит человек… он выглядит очень страшно.
— А, — сказал Хаарт, — это, наверное, конченный.
— Что это значит?
— Болезнь.
— Заразная?
— Нет. Не думаю. — Он забросил последний мешок на телегу и кивком велел мне садиться, — во всяком случае ты можешь не волноваться.
— Я… почему?
— Потому, что женщины ей не болеют.
Хоть в чем-то здесь женщинам повезло. Но все равно, неприятная штука.
— Я его знаю. Он с той стороны.
