Он вдруг рассмеялся:
— Ma petite, ты так сладкоречива! Как я могу устоять?
Я прислонилась к нему, нежно поцеловала в губы и сказала:
— Ее уста всю душу исторгают! Смотри, летит! Верни ее, Елена! Я жить хочу — в устах твоих все небо! Все, что не ты, — один лишь тлен и прах![4]
Он всмотрелся в мое лицо жаждущим взглядом:
— Ты, кажется, говорила, что ничего больше из этой пьесы не помнишь.
— Помню, — шепнула я. — А ты?
Он покачал головой, и мы были так близко, что его волосы задели мои и трудно было различить, где чья чернота.
— Когда ты ко мне так близко — нет.
— И хорошо, — улыбнулась я. — Но обещай мне, что как-нибудь мы найдем всю пьесу и будем читать друг другу по очереди.
Он улыбнулся, и это была улыбка, которую я ценила больше любой другой: настоящая и беззащитная, наверное, одна из немногих вещей, оставшаяся от того человека, которым он мог быть, не попади когда-то в лапы Белль Морт.
— Клянусь, и с радостью.
— Тогда помоги мне стащить эти мокрые джинсы, а поэзию оставим до другого раза.
Он взял мое лицо в ладони:
— Для меня это всегда поэзия, ma petite.
Вдруг у меня пересохло во рту, и пульс забился так, что глотать стало трудно. Я с придыханием сказала:
— Да, только иногда это бывают похабные лимерики.
Он засмеялся и поцеловал меня, потом помог мне выбраться из мокрых джинсов, и носков, и кроссовок, и всего мокрого. Когда крест вывалился из-под блузки, он не светился. Просто лежал себе, блестя в свете ламп. Жан-Клод отвернулся, как всегда от освященного предмета, но это был единственный признак, что его как-то волнует наличие у меня креста. До меня вдруг дошло, что сколько я ни надевала крест в присутствии Жан-Клода, он ни разу не светился. Что бы это могло значить?
Обычно я очень прямолинейна, кроме как в области эмоций, но стараюсь быть помягче, изменить это свойство, и потому я спросила:
— Тебе действительно больно смотреть на мой крест?
Он упорно смотрел на край ванны.
— Нет.
— Тогда зачем отворачиваться?
— Потому что он начнет светиться, а этого я не хочу.
— Почему ты знаешь, что он начнет светиться?
— Потому что я вампир, а ты истинно верующая.
Он все еще смотрел на воду, на мрамор ванны, на все, кроме моей груди с крестом, который я еще не сняла.
— У меня никогда не светился крест, если рядом из всех вампиров был только ты.
На эти слова он поднял глаза и тут же опустил.
— Этого не может быть.
Я задумалась, припоминая.
— Не могу вспомнить, чтобы такое было. Ты отворачиваешься, я снимаю крест, и мы занимаемся своим делом, но он не светится.
