Мать говорит с такой злобой, такой ненавистью, что Оливер теряет дар речи.
– Это была статья о судебном процессе, так ведь? – продолжает она. – Я пролистала всю газету и никаких упоминаний о суде не нашла.
– Мама, ты же ведь сама мне велела вырезать все статьи о процессе.
– О Господи. – Мать закатывает глаза. – Ты никогда не делаешь то, о чем я прошу. Почему же тут вдруг такое рвение? Где статья?
Оливер колеблется.
– Где она, я спрашиваю! – рявкает Энни.
– Я разорвал ее на мелкие кусочки.
– Зачем?
– Ты сама мне велела!
– Разве я говорила тебе, что нужно рвать статью на мелкие кусочки? Говорила я тебе это или нет, черт бы тебя побрал?!
И тут Оливер не выдерживает. Слезы градом льются у него по лицу.
– Мама, ты же сама…
– Что было в статье?
– Ты же сама сказала, что тебе не положено это знать. Тебе нельзя читать газеты, нельзя смотреть телевизор…
– Что было в статье? Отвечай!
– Я не помню! Там было написано, что крутили какую-то пленку…
– А что было на пленке?
– Мама, ну ты же там была. Зачем ты меня спрашиваешь?
– Что об этом писала газета?
– Не помню. Кажется, этот Луи Боффано приказал кому-то вырыть тоннель, чтобы кого-то прикончить.
– В газете было написано, что Боффано виновен?
– Я не знаю.
– Что еще написал журналист? Написал ли он, что эта улика является неопровержимой?
– Что это значит?
– Неопровержимая улика? Ты что, совсем маленький? Что написано в статье?
– Да ничего такого. Там только было написано, что в зале все притихли.
– Но какое впечатление от статьи?
Энни хватает сына за руки, сжимает их, что есть силы. Оливеру больно, но это не самое страшное. Больше всего его пугает голос матери.
– Журналист убеждает читателей, что Боффано виновен?
– Мама, я не знаю!
– С кем ты об этом говорил?
– О процессе? Ни с кем. Ты же мне запретила.
– Ax, я тебе запретила? Так вот, я тебе не просто запрещаю. Если ты с кем-нибудь хоть словом обмолвишься об этом процессе, я положу твой велосипед на асфальт и проеду по нему машиной. Потом выкину компьютер в окно. А после этого приду и задушу тебя собственными руками. Я не шучу. Ты понял?
– Да.
Энни отпускает сына, встает. Оливер, закрыв лицо руками, рыдает. Но мать хватает его за волосы и поднимает лицо мальчика вверх.
– Это еще что такое? Ты думаешь, раз в доме нет мужчины, то можно быть плаксой? Ничего у тебя не получится. Немедленно прекрати реветь!
