— Нет. Ничего такого мне не известно.
— Вот как? Я, например, знаю, что Нюман пользовался в своей работе несколько странными методами.
— Он был хороший, — без всякого выражения повторил Хульт. — Очень дельный. Настоящий мужчина и лучший начальник, какого можно себе пожелать.
— Но он любил держать людей в ежовых рукавицах.
— Кто это сказал? Ясное дело, какой-нибудь тип, который теперь, когда Стиг умер, пытается очернить его память. Если о нем будут говорить плохое, знай, что это враки.
— Но человек он был суровый, так ведь?
— Не больше, чем требовала служба. Остальное — клевета.
— А тебе известно, что на Нюмана поступало много жалоб?
— Понятия не имею.
— Давай уговоримся так: я знаю, что тебе это известно, ты ведь работал непосредственно под его началом.
— То, что тебе говорили, неправда! Попытка очернить хорошего человека и прекрасного работника.
— Есть люди, которые утверждают, что Нюман вовсе не был прекрасным работником.
— Значит, они просто не знают, о чем говорят.
— Но ведь ты знаешь.
— Знаю. Стиг Нюман был лучший начальник из всех, которые у меня были.
— Есть люди, которые утверждают, что и ты не особенно хороший полицейский.
— Вполне возможно. Хоть у меня за всю службу нет ни одного замечания, с этим я спорить не стану. А вот забрасывать грязью Нюмана — совсем другое дело. Если кто-нибудь вздумает хаять его в моем присутствии, тогда я…
— Что тогда?
— Тогда я сумею заткнуть рот этому человеку.
— Каким способом?
— Это уж моя печаль. Я не первый день работаю в полиции. И знаю свое дело. Он меня выучил.
— Стиг Нюман выучил?
Хульт снова поглядел на свои руки.
— Да. Можно сказать, что он. Он многому меня научил.
— К примеру, как приносят ложную клятву? Как переписывают рапорты, чтобы каждое слово в них было правдой, даже если все вместе взятое — наглая ложь? Как истязают задержанных? Где можно спокойно поставить машину, если надо дополнительно всыпать какому-нибудь бедолаге по дороге из участка в уголовную?
— Никогда ничего подобного не слышал.
— Никогда?
— Нет.
— Даже не слышал?
— Нет. Во всяком случае, про Нюмана.
— И сам тоже никогда не молотил дубинкой бастующих рабочих? По приказу Нюмана? В те времена, когда полиция общественного порядка носила сабли? Никогда?
— Нет. Никогда.
— И не сбивал с ног протестующих студентов? И не дубасил безоружных школьников на демонстрации? По личному распоряжению Нюмана?
Хульт не шелохнулся. Он спокойно взглянул на Мартина Бека и сказал:
— Нет, в таких делах я никогда не участвовал.
