– Так, по-вашему, выходит, что я не честный человек? – с вызовом спросила она.
– Я ничего подобного не говорил, – твердо отрезал я. – Я пришел к вам за ответом на несколько вопросов, а вы решили меня пугануть. Вы напрягитесь, подумайте маленько – вам ли меня стращать?
– Ну, и вы меня не напугаете, – поехала она потихоньку на попятную.
– А я вас и не собирался пугать. Я задал вам ясный вопрос – что произошло между вами и покойным Коростылевым?
– Да ничего не произошло! Вздорный, завистливый старик был, прости господи! Вы-то думаете – вам тут все вздыхают горько, слезы рукавами натирают, – что все в трауре глубоком, а я человек прямой и врать не стану – всем он тут надоел, во все дела лез, как клещ липучий. Все ему – и не честные, и не совестливые, и не такие, и не сякие! Один он праведник, добрым словом сыт! Тьфу, надоел.
Я сидел, опустив глаза, и испытывал боль, будто била она меня с размаху по щекам своими маленькими когтистыми лапками. Боялся взглянуть ей в лицо, закричать, ударить. Только крепче сжимал ладони, одну в другой, чтобы не так заметно тряслись руки. И спросил ее негромко:
– Что вам лично плохого сделал Коростылев?
– Мне? Да мне он и не мог ничего сделать – руки коротки! На ребенке хотел отыграться! Нашел, старый пень, с кем счеты сводить!
– За, что же он с Настей мог счеты сводить?
– А за все! что молода, да хороша, да красиво одета! И его не боится, плевала она на его глупые придирки! Он ей поперек жизни хотел стать отомстить за свою песью старость!
– А может быть, Клавдия Сергеевна, не хотел Коростылев, чтобы выросла ваша девочка похожей на собачку «ши-пу»? Может, он ей настоящей жизни желал? Может, хотел чтобы стала Настя большая щедрая, смелая и умная? Тогда и тысячи лет не нужно, а хватит нормального человеческого века?
– Ага! Конечно! Он хотел ей добра, а я зла? Это правильно вы все рассмотрели! Да я жизнь на нее свою положила! Одна, без отца воспитываю! Легко, думаете? Как волчок кручусь – за уроки на пианино четвертак подай, по-французски отстает – учительшу держу, одеть, обуть девку надо? Копейкой никто не поможет, а нотации читать – каждый горазд! Да ребенка баламутить разговорами.
– Чего ж ее баламутить – она ведь не маленькая уже, думать начинает сама.
– Как же – думает она! Вчера уселась реветь если не дашь пятнадцать рублей на духи, буду сидеть реветь! Мне ее надо бы за тройки ремнем пороть, а все сердце щемит, мне-то не у кого было на духи просить! Дала конечно, что ж мне – деньги ее слез дороже! Для нее только и стараюсь, и она уже знает – к отцу-то не пойдет деньги требовать.
