— Эй, Бодкин! Иди сюда!
Монти подошел к окну. Вчера вечером они с мистером Лльюэлином расстались не совсем мирно, но призывающий его голос был вполне дружелюбным, и он решил не поминать старое. Вероятно, Лльюэлин дал солнцу сесть в его гневе, но при свете все выправилось.
Более того, даже если что-то недоброе все еще теплилось в груди у Лльюэлина, Монти был уверен, что любой огонь угаснет, как только он кое-что узнает. Утром Санди обрисовала надежнейший план спасительных действий, который мог прийти только в такую голову, как у нее; и Монти, без колебаний, назвал его блестящим. Мистер Лльюэлин не знал, что делать, и сам Монти не знал, что делать, Макиавелли — и тот не знал бы, окажись он рядом, а вот Санди нашла выход! Итак, стремясь поделиться вестью, он заглянул в окно.
Но первым заговорил мистер Лльюэлин:
— Бодкин, у меня есть идея!
— И у меня! — ответил Бодкин. — Или, скорей, у Санди, и вы не ошибетесь, если назовете это озарением. Ее доброе сердце было так тронуто вашей бедой, что она стала искать выход, и сегодня нашла. Вы гадаете, что сказать миссис Лльюэлин, когда она обнаружит, что жемчуг фальшивый и это вы его подменили.
День выдался жарким, но по широкой спине Лльюэлина пробежал холодок.
— Вряд ли я много скажу. Говорить будет она.
— Ну, когда она будет переводить дух.
— Скорее всего, не будет.
— Хорошо, предположим, что она все-таки его переведет. Что вы тогда сделаете? Скажете, что это она подменила жемчуг! Не хотела расставаться с ним, отдавать Мэвис — и продала. Сами знаете, как она любит деньги. Вся красота этого плана в том, что тут не возразишь. Попробовать, конечно, можно, но кто ей поверит?
Они долго молчали. Монти испугался, поскольку ожидал услышать от хозяина что-нибудь вроде «Гип-гип-ура!», а тот выглядел примерно так, как бывало там, на студии, когда кто-то, зазевавшись, не успевал ему поддакнуть.
Наконец он заговорил:
— Недомерок это придумал?
— Да, целиком и полностью.
— Ей бы надо сходить к психиатру.
— Вам не нравится? — спросил потрясенный Монти.
— Ни в малейшей степени. Да за кого она меня принимает? За укротителя, который заходит в клетку и одним свои взглядом вгоняет в дрожь царя зверей? Я бы не решился разговаривать так с Грейс по международной. Даже если я в Париже, а она — на Гонолулу.
Монти благоразумно промолчал. Был миг, когда он чуть не сказал: «Лльюэлин, вы человек или мышь?», но удержался. Хотя теперь они подружились, он никогда не терял к Лльюэлину того почтения, которое обрел в Голливуде. Когда-то он сказал Санди, что хозяин напоминает ему одно из наименее приятных чудищ Апокалипсиса, и с тех пор никогда не был уверен, что это сходство не вернется. Поэтому он промолчал, а Лльюэлин продолжил помягче:
