— Ты читаешь письмо от Монти?
У мистера Баттервика хватило совести выглядеть как мелкий воришка, пойманный на карманной краже.
— Да так, посмотрел, — признался он.
— Тебе оно не понравилось?
— Вообще-то, нет.
— И мне тоже. Я как раз ему об этом пишу.
— Ты не мягчи, пиши потверже.
Гертруда уверила его, что о мягкости нет и речи. Говорила она с такой спокойной силой, что у Баттервика подскочило сердце от нечаянной надежды.
— Ты разрываешь помолвку?
— О, нет!
— А почему? — запротестовал мистер Баттервик. — Черт возьми! Почему ты хочешь выйти замуж за такого типа?
— Я обещала.
— Обещания иногда нарушают.
— Я так не делаю.
— Не можешь ты его любить!
— Я к нему очень привязана.
— Подумай, а вдруг ты встретишь человека, который отдаст все, лишь бы жениться на тебе.
Слова эти явно порадовали Гертруду. Довольная улыбка на мгновенье смягчила ее лицо.
— Что ж, не буду отрицать, — сказала она. — За эту неделю мне уже сделали два предложения.
— Два?
— Одно — Клод Уизерспун, о нем и говорить не стоит. Никто не выйдет за Клода, разве что на пари.
Втайне мистер Баттервик считал этого Клода более подходящей партией, чем Бодкин, но благоразумно промолчал.
— А другое — от полисмена.
— От кого?!
— Он не обычный полицейский. Уилфред был в Итоне и Оксфорде и везде играл в хоккей. Он сын сэра Уилбефорса Чизхолма, ну, ты знаешь, заместитель главы Скотланд-Ярда. Понимаешь, он захотел пойти по стопам отца, а сэр Уилбефорс настоял, чтобы он начал с самых низов.
— Очень разумно, — признал мистер Баттервик. — Если бы у меня был сын, он бы начал упаковщиком. Иначе дела не освоишь.
— Уилфред когда-нибудь займет тако-ое место в Скотланд-Ярде…
— Не сомневаюсь, — ответил отец, твердо веривший в семейные связи. — Уилфред? А это не его я встретил на лестнице?
— Его.
— Замечательный молодой человек. Прекрасные манеры. Как он извинился, наступив мне на ногу!
— Да, папа, Уилфред очень милый.
— Он сделал тебе предложение?
— Перед самым твоим приходом.
— И ты отказала?!
— А что я могла сделать? Я же обещала Монти.
Мистеру Баттервику было больше нечего сказать. Он знал, что такое чувство долга ничем не проймешь. Не иначе, как в мать — та приглашала в гости людей, которых лично он не подпустил бы и на расстояние выстрела. Ирония заключалась в том, что когда дело не касалось долга, Гертруда слушалась его беспрекословно. Никто не мог пожелать лучшей дочери. Одна беда, воспаление совести. Если уж в приступе безумия она дала слово Монти, совесть не даст ей с ним разойтись.
