— Господин Уэлч, я недавно прочел вашу последнюю книгу «Интуиция и познание».
— Да, да! — засмеялся философ. — Наперед знаю, что вы скажете — субъективизм.
— Ну, раз вы сами это знаете, не скажу… Но книга ваша интересна и остроумна.
— Приятно слышать, тем более от вас… Вы марксист?
— Диплома такого у меня нет… Но думаю, что…
— Да, ясно!.. А что вам в ней не нравится?
— Как вам сказать, — слегка замялся академик. — Вы как будто забыли объяснить, что же это собственно такое — интуиция.
— Этого никто не может объяснить, — с достоинством ответил философ. — Но в самом общем виде она означает чувство истины.
— А было у вас это чувство, когда вы женились на испанке?
— Да, конечно! Вазу я застраховал.
— Поздравляю, — сказал академик. — Значит,вы действительно имеете право пользоваться этим понятием.
К одиннадцати часам нумизмат, уже стоя, провозглашал какой-то непонятный тост за монеты как орудие дружбы и братства между народами. Уэлч перешел на коньяк и пил его такими легкими и спокойными глотками, словно это все еще было вино. Где-то в зале играл оркестр, а табачный дым стал таким густым, что даже свечи начали мигать. «Бычья кровь» оказалась еще опаснее токайского, академик почувствовал, что должен немедленно встать.
— Может быть, нам лучше уйти, Ирена? — неуверенно спросил он.
— Да, конечно. Хотя на этот раз, господин профессор, вы, кажется, неплохо развлекались.
— Вы так думаете?
— По крайней мере мне бы хотелось, чтоб это было так.
— Но вы действительно необыкновенно добры. Я просто забыл, что на земле встречаются и такие люди.
Через некоторое время они почти незаметно ускользнули от развеселившейся компании. Но обратный путь оказался очень нелегким. Подъем в несколько десятков ступенек академик проделал словно бы в водолазных башмаках — так тяжелы были его ноги. Когда наконец они вышли на темную ветреную улицу, Урумов беспомощно прислонился к стене. Ирена озабоченно взглянула на него.
— Вам плохо?
— Не от вина, — ответил он, задыхаясь. — От старости…
— Может быть, мы немножко увлеклись?
— Немножко? Да я здесь совершенно спился.
— Можно, я возьму вас под руку? — спросила Ирена. — Так мы быстрее придем.
Она взяла его под руку и, как ребенка, повела по темной улице. Все так же дул ветер, упорный и холодный, но он не замечал ничего, кроме горячей сильной руки да иногда ее твердого бедра у своей ноги. Это внезапное ощущение пьянило больше вина. Совсем, совсем забыл он, что значит прикосновение горячей женской руки. Даже воспоминание об этом стерлось в его памяти — так давно и так упорно он гнал его от себя. Но сейчас вино словно бы ослабило все внутренние связи, он больше не мог себя контролировать. Он был взволнован и в то же время подавлен. Он хотел убрать свою руку и не мог. Потом перестал сопротивляться и позволил себя вести, не переставая испытывать легкое головокружение — от вина, от волнения, от горького ощущения безвозвратности.
