Она ожидала увидеть злость, издевку, страсть — в свое время он так смотрел на нее. Но сейчас взгляд его был совсем другим, и она не могла отвести глаз. Он сказал:
— Что нам с этим делать, Алли?
Они ничего не могут с этим сделать. И она ответила:
— Ничего.
— Оно очень сильно. Я не знал, что оно так сильно. А ты?
— Я тоже…
— Ты должна знать. Ты сделала все, чтобы убить его пять лет назад, и с тех пор я бегал от него. Если бы оно не было столь несокрушимо, мы бы его прикончили. Я твердил себе, что за пять лет все умерло, но это не оказывало ни малейшего эффекта.
— Я тоже…
— Я приехал сюда по необходимости. Эмми оставила на чердаке мои вещи, когда продала дом Джеку Харрисону.
Я не хотел приезжать — боялся увидеть тебя. И знаешь почему? Я внушал себе, что это якобы потому, что я боюсь, что все начнется сначала. Но дело было не в этом. Просто я боялся обнаружить, что все умерло. А что делать, если у тебя на руках труп? От трупа избавиться очень сложно. И я не собирался рисковать! Зачем мне такие неприятности? Но это не-пойми-что оказалось не просто живым, чертовски живым, оно разбушевалось! Я только посмотрел на тебя, а оно — вот оно, вопит во весь голос и прожигает насквозь!
Он говорил быстро-быстро, не останавливаясь. Слова падали, отскакивали, возвращались. Голос был совсем слабый, зато хватка — сильнее не бывает, и надо всем этим его часто бьющееся сердце. И в груди самой Теи стало что-то оттаивать, что-то такое, что было заморожено, казалось, намертво. Она почувствовала тепло, и внутри словно что-то отпустило. Она не могла пошевелиться, так близко они стояли. Она уткнулась лицом ему в рукав, и по щекам побежали слезы. Вот и все, что может быть между ними, — слезы, боль разлуки и боль воспоминаний, но хоть это у них общее, им не придется страдать в одиночку.
Неожиданно он выпустил ее из объятий и отстранился.
— Алли, ты плачешь?
Какой смысл отнекиваться: все лицо мокрое, а слезы льются и льются.
— Да. — пролепетала она.
— Ты же никогда не плакала!
— Нет.
Он вдруг расхохотался.
— Вот видишь, все-таки ты еще не совсем безнадежна!
На, возьми платок. У самой, конечно, нет — если только ты не изменилась.
Платок был мягкий и прохладный. Она прижала его к лицу и сказала:
— В том-то и дело. Ник, я изменилась, ужасно изменилась.
— И как же?
— Я стала жесткая и холодная… и… и злопамятная.
Я больше не люблю людей… у меня нет друзей. Я совсем не такая, как была раньше. Я тебе не понравлюсь. Я сама себе не нравлюсь.
