— Не позволим мы этого! — сказал Морис и, встав, направился к двери, словно намеревался преградить вход в дом и в эту общую комнату чужой женщине.
— Успокойся. Не завтра же он ее приведет. Старик все-таки еще не совсем спятил. Он говорит: подожду, когда ребенок родится. У нас еще впереди полгода, а то и семь месяцев, — сказал Фирмен.
Они вздохнули с облегчением, как будто на время отогнали от себя беду.
— Ну, до тех пор еще… — пробормотал Морис и махнул рукой.
— Что до тех пор еще? — спросила Адель.
— Как знать, что там будет? Ничего не известно, — заметила Мари.
— Нет, уж пусть какой-нибудь случай случится, — злобно сказала Адель.
— Только надо самим случаю помочь, — подхватил Фирмен.
— Понятно, — согласилась Адель. — Не будь дурак, коли ты себе не враг. Старик уже отжил свое и пускай отправится на тот свет прежде, чем натворит глупостей.
— Скажешь тоже! — заметил Морис. — Это не в твоей воле.
— Поживем, увидим, — угрюмо сказала Адель.
— Он для твоего удовольствия руки на себя не наложит.
— Очень жаль!
— Ну, ты уж больно разошлась.
— А он? Он не разошелся?
Все четверо умолкли, только глядели друг на друга. Все еще высокое пламя, поднявшееся в очаге, освещало обветренные лица, подчеркивая их складки, проложенные днями жизни под открытым небом, на солнцепеке, под проливными дождями.
— Смотри-ка, мы с виду прямо дромские разбойники-«поджариватели», — захихикал Морис, вспомнив знаменитое уголовное дело грабителей, которые, выпытывая у богачей, где спрятаны деньги, «припекали» им ноги на огне.
Адель притворилась, будто не слышала замечания брата. Может быть, и в самом деле слова его не дошли до нее, так она была поглощена своими рассуждениями.
— Если у этой девки будет ребенок, он на ней женится. Если он на ней женится, она здесь водворится, старик умрет, а она здесь и останется.
— Мало того, — сказал Фирмен, — она, чего доброго, вздумает продать землю, а если участок разрезать надвое, нашей ферме конец! Не будет «Края света».
— Да… нельзя этого допустить, — повторил Морис.
— Нельзя! — как эхо, отозвалась Мари.
Меж тем Мари была кроткая женщина и верила в бога, она никому не сделала бы зла, так же, кстати сказать, как толстуха Адель, как насмешник Морис и как Фирмен, так горячо любивший своего сынишку Альбер а, — только не надо было касаться их «имения», а Мари понимала, что оно в опасности, и вот так же, как Морис, как Адель и Фирмен, так же, как это случилось бы и с Гюставом, будь он на их месте, она готова была рвать врага когтями, как тигрица; Мари чувствовала, что она не только вправе, но обязана защищаться, сохранить то, что ее близкие с таким трудом создали и сберегали. Ведь землю-то приобретали по кусочкам, по клочкам, и, когда слепили их вместе, сшили, получилась вот эта шахматная доска различных посевов, которые друг Друга подпирают, друг другу помогают в рассчитанном круге севооборотов, где все обдумано, взвешено. Нет, тут надо быть бдительным, а при нужде и свирепым, иначе имение твое распадется, и будет с ним, как с шерстяным вязаньем: потяни за последнюю петлю, и оно сразу распустится.
