Фарис взялась руками за спинку стула, оперлась на нее всей своей тяжестью. Подняла глаза к бревенчатому потолку, как будто ища ответ где-то там; потом снова опустила глаза и встретилась с взглядом Аш.
— Я хотела бы… задать кое-какие вопросы франкскому священнику.
— Тебе придется обратиться к кому-то другому. Кто не такой мертвый, как Годфри, когда я видела его в последний раз, — хрипло проговорила Аш.
— Ты уверена?
У Аш внутри все похолодело, но этот холод ничего общего не имел с зимой.
— Что для тебя один священник? Когда ты могла познакомиться с Годфри Максимилианом?
Фарис смотрела куда-то вдаль.
— Мы с ним не знакомы. Я в Базеле слышала, что в твоем отряде есть такой священник.
Это побудило Аш мгновенно сориентироваться:
— Ты бы узнала его голос?
Теперь у Фарис как-то изменился цвет лица; казалось, ей нездоровится.
— Ты единственная такая, кроме меня, — вдруг сказала Фарис. — Ты тоже слышишь. Обе мы, ты и я. А то откуда бы мне знать, что я не спятила после солнечного удара?
— Потому что мы слышим одно и то же? — спросила Аш.
— Да, — это было сказано шепотом.
Все было забыто: снаряжение, големы, лагерь визиготов вокруг них. Уже ничего не существовало, кроме одного: сейчас речь идет не о Диких Машинах.
У Аш вспотели холодные ладони. Пересохшими губами она спросила:
— А что слышишь ты, Фарис?
— Голос еретика-священника, уговаривающего меня предать мою религию и моего короля-калифа. И этот еретик-священник говорит мне, что моя военная машина не заслуживает доверия… — последнее слово было сказано на тон громче, и тут же она оборвала себя. И договорила почти шепотом: — Я слышу громкие голоса, досаждающие душе еретика.
Аш, затаив дыхание, медленно и тихо выдохнула носом. В помещении стало душно от ароматизированных ламп, которые держали големы; и одновременно было холодно. Понимая, что одно неосторожное слово или жест могут все нарушить, она тихо произнесла:
— Еретик-священник… да, так и должно быть. Годфри Максимилиан. Я… тоже слышала его.
И с этими словами ее осенило. Она тут же забыла, где она находится; снова она была в своей командирской палатке, сон о кабанах и снеге уплывает, и слышится голос…
Это и впрямь он. Годфри, мертвый Годфри, если она тоже его слышит, так и должно быть!
Тыльной стороной ладони она утерла глаза, один, потом другой, смахивая влагу. Опомнилась — перед ней сидит другая женщина, и быстро проговорила:
— А «громкие голоса», которые ты слышишь, это Дикие Машины.
