Она перешла к ящику с игрушками. Игрушечный лук лежал сверху. «Слишком велик», — разочарованно подумала она. Он захочет взять медвежонка, любимые книги и музыкальный глобус, который подарил ему Доминик. Для всего этого просто не было места.
— Мама?
Повернувшись, она увидела, что Барри лежит на боку и смотри на нее.
— Я не хотела тебя снова будить. Спи дальше, малыш.
— Что ты делаешь?
— Разбираю твои игрушки. Ты играешь с этим луком каждый день?
— Почти. Я — Робин Гуд, а Доминик — монах.
— Мы отправляемся в небольшое путешествие. Ты не возражаешь?
— Путешествие? Это такое приключение?
Она кивнула и добавила:
— Но мы полетим на самолете, поэтому не сможем взять с собой много вещей. Я думаю, стоит взять глобус. Что-нибудь еще?
— А лук нельзя?
— Не думаю, что для него найдется место.
Барри задумался:
— Наверное, мне этот лук не так уж и нужен. Я ведь могу его вообразить. Как ты меня учила, мама. Помнишь? Ты сказала, что, если у тебя нет того, что ты хочешь, можно это вообразить, и иногда так даже интереснее.
Она почувствовала, как внутри что-то тает. «Не смей плакать. Он не должен догадываться, что все плохо. Они просто отправляются в путешествие». Елена откашлялась.
— Какую песню ты выучил вместе с Домиником?
— «Янки Дудл». Хочешь, сыграю?
— Сейчас же ночь.
— Я не хочу спать. — Темные глазенки горели от возбуждения. — Ты тоже не хочешь спать. Я же вижу.
— Ну, нам обоим обязательно надо отдохнуть. Иначе мы не получим удовольствия от приключения.
— А ты не можешь прийти и лечь со мной?
— Немного погодя. — Она прошла через комнату, встала на колени у постели и положила голову на подушку. — Если ты пообещаешь заснуть.
— Обещаю. — Он протянул руку и коснулся ее волос. — От тебя теперь лучше пахнет.
Она хмыкнула:
— И я, конечно, должна быть благодарной, что ты решил рискнуть.
— Главное, что ты здесь. — Он закрыл глаза. — Я так скучал, мама.
— Я тоже скучала.
— И я рад, что мы отправляемся в путешествие вместе. Хотя у тебя вообще много приключений, верно? Доминик говорит каждый раз, когда ты уезжаешь, что у тебя новое приключение…
— Но не такое, как это. Это особенное. Ш-ш-ш, помолчи.
Он вздохнул:
— Ладно.
Дыхание мальчика постепенно стало более глубоким. Минут через пятнадцать он крепко спал, но она не двигалась. Так приятно было находиться с ним рядом.
Господи, ей повезло.
— Томако, — сказал Чавез. — Я посылаю четверых своих людей.
— Ее там видели? — спросил Гомез.
— Нет, но я разговаривал с людьми, которые рассказали, что слышали о живущем там мужчине, учителе. — Он помолчал. — Доминик Сандерс. Ты его помнишь?
