Пока велись эти работы, мне постоянно приходилось бывать в отъезде, выполняя поручения императора, так что каждый раз, возвращаясь в Ирригон, я обнаруживал что-нибудь новенькое.
Я пришел к выводу, что от Ирригона можно получать удовольствие два раза в году: зимой, когда было холодно и вокруг нашего теплого уютного убежища деревья гнулись и стонали от ветра; а затем в самые жаркие, изнуряющие дни Сезона Жары, когда я радовался, что испепеляющие лучи солнца не проникают сквозь толстые каменные стены.
Еще одна перемена, происшедшая с Ирригоном, сделала замок более обитаемым. Аграмонте по-прежнему правили, опираясь исключительно на кнут и дубину, на что имели полное право; но ходили слухи, что иногда происходило кое-что пострашнее, о чем никто не ставил в известность имперский суд. Я не сомневался в их справедливости, хотя и не имел никаких доказательств, ибо по всей Нумантии в провинциях царит полный произвол местных властей. Особенно это верно в отношении поместий потомственной знати, где единственным законом является слово сюзерена.
Вступив во владение Ирригоном, мы первым делом предупредили всех надсмотрщиков, что настали новые времена и отныне ударить человека можно, только защищаясь. Мы отобрали пестрые бамбуковые палки, знаки власти, и быстро избавились от тех надсмотрщиков, кто не воспринял наши слова всерьез.
Работников и крестьян, посчитавших эти перемены глупой барской прихотью и попытавшихся обратить их себе на пользу, постигла такая же участь. В определенном смысле это было гораздо более суровое наказание, чем дюжина палочных ударов, потому что на многие мили вокруг найти работу можно было только у Аграмонте. Правда, порой у меня мелькали сомнения, не лучше ли было бы оставить все как прежде; пару раз Маран ругалась со мной по этому поводу, хотя на самом деле она была таким же страстным поборником перемен, как я. Но я такой, какой есть, и не могу терпеть, когда кто-то ведет себя грубо и жестоко только потому, что сильнее или занимает более высокое положение в обществе и считает себя вне закона.
Давным-давно, впервые увидев в музее картину, изображавшую Ирригон, я задался вопросом, сколько народу требуется для поддержания порядка в этом огромном замке. Теперь мне был известен точный ответ: триста сорок семь человек, включая садовников, поломоек на кухне, стражников, музыкантов и даже девочку, чья единственная задача состояла в том, чтобы ежедневно украшать замок свежими цветами, и двух молчаливых слуг, переходивших из комнаты в комнату и подкидывающих дрова в камин, чью работу никто и никогда не удостаивал даже кивком. Я знал это так хорошо потому, что дважды в год я выплачивал этим людям жалованье. В нашем с Маран услужении состояли четыре банкира, занимавшиеся исключительно нашими финансовыми делами. Как-то раз мне пришла мысль поинтересоваться у них, сколько именно денег мы расходуем каждый сезон, но я тотчас же осознал, что мое сердце не выдержит такого удара. К тому же, как говорила Маран, ни один человек, даже самый расточительный, не мог проделать ощутимую брешь в сокровищах Аграмонте, так что к чему забивать себе голову ненужными мыслями?
