— Садитесь, Гай. — Корвин указал арестанту на стул. — У нас будет долгий разговор. Хотите кофе?
Гай не ответил, присел на самый кончик стула, положил руки на колени. Смотрел прямо перед собой. То есть видел и одновременно не видел Марка.
— Вы мне можете помочь, Гай. Вы всем можете помочь…
— Что вы еще хотите узнать от меня? — прервал следователя заключенный. — После эликсира правды и допроса под гипнозом? Что я мог скрыть, префект Корвин? — Гай Флакк улыбнулся. Но не Марку, а кому-то третьему, кого он видел прямо перед собой.
— Всего лишь хочу с вами поговорить.
— О чем?
— Почему вы вступили в секту? Почему ненавидите патрициев?
— За то, что нобили выпячивают свое превосходство, — почти без запинки отвечал Гай Флакк.
«Объяснение слишком примитивно», — шепнул голос предков.
— Слишком примитивно, — сказал Корвин вслух.
— Из-за того, что мои родители зачали меня на корабле… и я не получил в наследство память… Меня лишили титула патриция и права наследовать усадьбу, права жениться на патрицианке, избираться в консулы и заседать в сенате… Мне никогда не командовать «Сципионом». Все, на что я мог рассчитывать, — служба на каком-нибудь вспомогательном корабле сопровождения или на грузовике. Я вмиг утратил столько, что поневоле задумался: но ведь всего этого лишено большинство населения Лация. Я просто стал таким, как большинство.
— Только в этом причина? — спросил Корвин.
— Неужели мало?
— Мало для того, чтобы похищать детей.
— Мне хватило.
— Ваш старший брат выбрал карьеру легионера, а не пилота, лишь бы не задеть ваши чувства.
— Надо же! Какое благородство! А вот Эмми не играла в благородство и стала пилотом.
— Эмми погибла. Ее разорвал на части анимал. Страшная смерть… Вы ей завидуете?
Кажется, Гай смутился. Передернул плечами. Потрогал кончик носа.
— В детстве… когда она была совсем маленькая… крошка… я дразнил ее и доводил до слез. Была одна сказка о бедном Мурлыке, котенке, которого бросили его хозяева. «Бедный Мурлыка хотел молочка…» Стоило Эмми услышать эту строчку, как она уже ревела в три ручья. Я мог так доводить ее часами. Когда сестрица выросла, она захотела превратить монстра в человека. Но забыла, что анималы ненавидят людей. Всех без исключения. Эмми погубила сентиментальность, вы не находите?
— Вам по-прежнему нравится издеваться над детьми?
— Ненависть — великое чувство. Она разрешает все. Там, где жалость, сентиментальность, предрассудки сдерживают, ненависть служит универсальной отмычкой. Бешеная ненависть… Какое замечательное выражение! Не правда ли?
