— Я — Иннокентий. Иннокентий Михайлович Симонов! — попытался поправить святого отца Иннокентий.
— Простите великодушно! — извинился поп. — Конечно же, вы — Иннокентий, именно это я и хотел сказать. Нет, тысяча чертей! Ну, вы поняли, что я хотел сказать?
— Конечно, — отозвался собеседник. Его какой-то бутылкой водки свалить было нельзя, поэтому он достал из-под стола кусок рогожи и принялся на нем чертить углем. Нарисовав человека, он показал его митрополиту. — Вот это просто культура, вид называется «изобразительное искусство». А вот теперь!..
Быстрым движением он пририсовал человеку над головой нимб.
— Ну. Теперь это религиозная картина! — удовлетворенно заключил митрополит. — А это что за святотатство?
Искусные руки Иннокентия пририсовали человеку небольшие изогнутые рожки.
— А это называется — авангардизм!
— Пжалста, Иннокет... Иннокентий Михалыч, не выражайтесь! Мы в стенах господних. Давайте лучше я пошлю ризничего, нет, тьфу ты! Пошлю келаря еще за одной!
Не успел Иннокентий ответить, как дверь ризницы заскрипела и отворилась. На пороге возник Великий Сакелларий.
— Ага! — возгласил он. — Гнездо порока! Архиепископ Афанасий разгребает все говно, что скопилось за эти годы, а его друг и начальник винище трескает! Ваше здоровье, молодой человек! За здоровье этого старого пройдохи я осушил уже немало, поэтому первую чару пью про ваше здоровье.
— Ваше здоровье! — поднял оловянный стаканчик министр культуры.
Афанасий по-мужицки вытянул чарку и потянулся за ножом. Быстро отрезав часть окорока, он отломил кусок хлеба и принялся жадно есть.
— Отощаешь при этой работе! — пожаловался он. — Трое суток мешал снег между монастырями близлежащими, проверял игуменов. Так там и кус перехватить страшно — опасаюсь, кабы не отравили, ироды долгогривые. Любому глянешь в глаза — ворюга наипервейший. Монахи все как на подбор — сытые, толстые, ленивые! Толще, чем у меня в Холмогорах. Мил человек, плесни еще чарку старику — озяб совсем.
Иннокентий послушно наполнил стаканчик. Великий Сакелларий единым махом выдул его, хорошо закусил и принялся рассказывать дальше.
— Новоголутвин-Троицкий монастырь. Игуменья, рожа проказливая, схимомонахиня, тоже мне называется! Давала денежки монастырские в рост по тридцать копеек с рубля. Да давала не через себя, а через брата своего, архиерея Романа, что в Мытищах имеет виды на епископство.
Иннокентий задумчиво пожевал капустки, затем плеснул себе и чуть поменьше — Михаилу.
