— Ни слова, — сказала Грейс. — Иди за Бонни.
Актеры расхаживали в кулисах, попыхивали сигаретами, не сводили глаз с задвижной двери, чтоб пожарные не накрыли. Десмонду Фэрчайлду в глаз попала соринка, и Дотти, сочувственно охая, протянула ему бумажную салфетку, чтоб он высморкался.
— Ну как, полегчало? — спросила она, и он ответил вызывающе, как-то странно на нее глянув:
— Господи, ты, по-моему, думаешь, что так можно решить все проблемы!
— В чем там дело? — крикнул Мередит. — Почему не начинаем?
Он явно сердился.
Стелла на цыпочках вышла на просцениум, заслоняясь от слепящей рампы. Она не видела Мередита.
— Вот не было печали, — шепнула она.
— Говори! — крикнул он и повторил: — В чем дело?
— Мне запретили разглашать, — сказала она. Будь ее воля, она бы ему сказала, несправедливо оставлять такого важного человека в неведении.
Ожидание не затянулось. Минут через десять Бонни уже объявил, что можно начинать. Все сошло гладко. Во время заминки, пока ассистент декоратора смазывал мазью зеркало над камином — Мередит сказал, оно чересчур сверкает, — Дон Алленби извинилась за густой и едкий запах одеколона.
— Уж потерпите, миленькие, — молила она. — Я потею, как матрос, когда нервничаю.
Нервничала или нет, она играла свою Олуэн изумительно, изумительно, лучше даже, чем на прежних репетициях. Когда она призналась, что застрелила Мартина, никто бы не мог усомниться, что она способна спустить курок. Мартин считал ее ограниченной, старой девой какой-то. Показывал ей гадкие рисунки, проверял на ханжество. «Они были ужасны!» — кричала она и брезгливо морщила нос. Но все равно она говорила тоном светской дамы, и ясно было, что это Мартин ей омерзителен, а никакие не рисунки.
Вот почему в самом конце — когда Гордон ловит по радио танцевальную музыку и Роберту полагается провести Олуэн в вальсе по сцене, — Стелла дико разозлилась на Сент-Айвза. Джеффри буквально на десять секунд попозже поставил граммофонную пластинку. Каждый, кто хоть чуточку проникся трагичностью происходящего, просто бы внимания не обратил. Ричард ничего не сказал. Но стоял, всем своим видом показывая, какая он несчастная жертва. Дон Алленби, кажется, тоже расстроилась, но это. видимо, из-за того, что у нее отняли несколько лишних минут в объятьях Сент-Айвза.
Когда сделали перерыв, чтоб выпить пива перед новым прогоном второго акта, — рабочий с колосником носил в «Устричный бар» кувшин для горячей воды с клеймом «Собственность Сефтонской терапевтической больницы», — Мередит забрался в оркестровую яму и стал играть на рояле. Джеффри сказал, что вещь называется «Мирно паситесь, стада», это Баха. Пусть Бах, но это было что-то скучное, бренчанье какое-то, и часто, когда у Мередита вот-вот уже наклевывалось, он вдруг прерывался и все начинал сначала. Стелла и не думала, что он музыкальный.
