— Но всякое странное событие активизирует воображение. А болезнь Карла Ивановича иначе, как странным событием, не назовешь, не так ли?
— Вынужден с вами согласиться, Екатерина Алексеевна. Хотя кроме этого умозаключения у нас с вами нет никаких оснований для подобного заявления.
— Но предположить эту гипотетическую взаимосвязь нам никто не может запретить?
— Разумеется.
— А время покажет… Если бы еще встретиться с Карлом Ивановичем. Он как врач…
— Насколько мне известно, он уже не приходит в себя, так что его мнение мы вряд ли узнаем, даже если сию же секунду отправимся в Аркадак…
— А Всеволод Иванович? Надеюсь, он не умер? — осторожно поинтересовалась я.
— Слава Богу, нет. Поправляется и уже завтра должен вернуться к своим обязанностям.
— Это все?
— Почти… — Петр Анатольевич на секунду задумался, словно усомнился, стоит ли об этом упоминать, но все же произнес:
— Я все-таки поговорил с Вербицким.
— Они еще не уехали?
— Пока нет. Но он выглядел таким испуганным… А я всего-то навсего задал ему пару вопросов.
— То есть он действительно увозит свою семью от какой-то опасности? Так?
— Это не вызывало у меня сомнений и до вчерашней с ним беседы. Но я не думал, что он до такой степени напуган. На нем буквально не было лица.
— Насколько я знаю этого человека, испугать его непросто, — заметила я.
— Да, но он шарахнулся от меня, как черт от ладана, лишь только я произнес имя…
— Лобанова?
— Да. И тут же убежал, хотя до этого был настроен весьма оптимистично, я бы сказал даже игриво…
— И о чем же вы его спросили?
— Всего-то навсего о том, когда у них в последний раз был Костя. И будут ли они на его похоронах.
— В таком случае, на похоронах мы Вербицких вряд ли увидим.
— Да. Тем более, что они уже состоялись.
— Когда? — удивилась я.
— Сегодня утром.
Константина Лобанова похоронили чуть ли не тайно. На погребении присутствовало человек восемь, включая священника и гробовщика.
Петр Анатольевич сам узнал об этом совершенно случайно от своего товарища, который проживал неподалеку от кладбища и, выйдя из дома сегодня утром, нос к носу столкнулся с катафалком.
— Едем, — поднялась я с места.
— Куда? — не понял Петр Анатольевич.
— На кладбище. Могилы иногда бывают красноречивее испуганных свидетелей.
Петр Анатольевич посмотрел на меня с сомнением, но возражать не стал.
Свежие могилы, как и сам ритуал погребения, всегда поражали меня своей обыденностью. Ведь даже самые пышные похороны в конце концов сводятся к закапыванию отслужившего человеку тела в землю. И никакие песнопения на месте этого более чем прозаического ритуала не в силах изменить моего ощущения.
