— Что значит — почти? — не совсем прийдя в себя от потрясения, переспросила я.
— Монастырские земли принадлежат Богу, — улыбнулась старушка.
— Она живет в монастыре?
— С некоторых пор, а до этого жила в первопрестольной…
— Вот как?
— Тоже какая-то старушка? — без всякого энтузиазма поинтересовалась я.
— Нет, старушкой ее назовут лет через тридцать — не раньше.
— То есть она моя ровесница?
— Не совсем, но еще вполне молодая женщина. И, кстати, она в родстве с Вербицкими, о которых ты поминала недавно.
— О, Господи, — не удержалась я, — в таком случае, она и мне родня.
— Вот мы и выяснили, — рассмеялась Ксения Георгиевна, что в этот список можно занести и тебя, правда не знаю, признает ли правомочность твоего в нем присутствия суд… Я бы на твоем месте не слишком надеялась.
Внезапно у меня разболелась голова, и я стала собираться в дорогу. Ксения Георгиевна надеялась, что сумеет меня уговорить остаться хотя бы на пару дней, но, видя мою непреклонность, отступилась. И хотела было снабдить меня продуктами в дорогу, но при одной только мысли о еде мне стало плохо.
— Тут всей дороги на три часа, — взмолилась я.
И сумела убедить хлебосольную хозяйку ограничиться небольшим цыпленком и фруктами. Если не считать пирогов и сладостей…
«Все смешалось в доме Облонских…» — начинает один из своих романов Граф Толстой. Примерно то же я могла сказать о своей голове. На меня навалилась какая-то тяжесть, а лучше сказать — отупение.
Почти до самого дома я пыталась составлять какие-то планы, но все они напоминали записки сумасшедшего. И в конце концов отказалась от этого намерения, и последнюю часть пути просто любовалась окрестностями Саратова и… жевала пирожок с капустой. Презирая себя за обжорство. Но если бы вы знали, какой запах шел от корзинки Ксении Георгиевны!
Дома меня ждала записка от Петра Анатольевича.
— Он уж раз пять прибегал, интересовался, куда вы уехали, словно ополоумел, — сообщила мне Алена, когда я спросила ее о нем. — А я почем знаю, говорю, что мне, Екатерина Алексеевна докладывается?
«Катенька, Бога ради, разыщите меня по приезде. Иначе я сойду с ума», — было написано в его записке.
Тема сумасшествия в этот день в моем окружении была весьма популярна. Тем более, что подписался он с психиатрическим юмором — Петр Четвертый, скорее всего, имея в виду свой четвертый ко мне визит за этот день.
В голову пришли шекспировские строчки:
«Луна, должно быть, слишком близко Сегодня подошла к Земле, и сводит нас с ума…»
