Посмотрев на них, Наташа, вздохнув, сказала:
— Боже мой, что же я буду носить? И надеть просто нечего!
И вот тут Нина прочла ей нотацию и кончила словами:
— Вот когда будет РЕ, вспомнишь эти все туфли!
Кстати, сестры были весьма строго и по-викториански воспитаны, но обувь — это главное щегольство, которое они себе позволяли…
Еще во время войны дела свели Алексея Павловича Мещерского с юрисконсультом Валерианом Эдуардовичем Гревсом. Вскоре Гревс был приглашен к Мещерским домой.
Несколько позднее он представил им свою жену, Елену Исаакиевну, урожденную Достовалову, из семьи сибирских купцов-староверов. На восемнадцать лет моложе Гревса, она была его третьей женой (а было их у него всего четыре, и все они приводили ему своих детей от предыдущих мужей, так что разобраться, кто там был кто, было почти немыслимо). Елена Исаакиевна принадлежала к типу кустодиевских красавиц. Конечно, семи пудов она не весила, однако была заметно полнее иных петербургских дам. Она была очень мила — с маленькими и изящными ногами и руками, со светло-пепельными волосами, причесанными на гладкий пробор, с прекрасным, нежным цветом лица и серо-голубыми глазами. Походка, говор, манера сидеть за столом и есть с видимым удовольствием вкусные вещи и особенно пить хорошее вино, нечто наглое в будто скромном ее облике давали ей особенную «земную» привлекательность. Она или покоряла — и навеки! — мужчин, причем сразу же, в первый момент (что и случилось с Мещерским, который в первый же вечер, когда ее увидел, решил, что разведется и женится на ней!), или же, наоборот, могла вызвать самые неприязненные к себе чувства, и тоже бесповоротно.
Мещерскому было в то время пятьдесят — самое время для мужчины ощутить, что остаток жизни он не может прожить только из чувства долга! Какое-то время они тайно встречались, а потом… Именно в те дни, когда началась стрельба, и митинги, и мятежи, когда по улицам стало опасно ходить, Мещерский и Елена Исаакиевна сошлись на тайное свиданье, после которого решили уже не расставаться.
Как ни странно, Нина отца не осудила, считая, что достаточно он вытерпел семейных ненастий и бурных сцен за двадцать лет и что он имел право наконец выбрать себе другую судьбу. Мещерский оставил бывшей жене в полное владение доходный дом на Кирочной в Петербурге, чем она, конечно, была вполне обеспечена. А сам переехал с Еленой Исаакиевной в Москву.
Оттуда весной 1918 года и пришла весть о том, что он арестован большевиками и ему грозит расстрел. А дело в том, что Мещерский отказался сотрудничать с советской властью при попытке введения «государственного капитализма», при котором бывшим собственникам предприятий доставалась роль наемных работников на жалком жалованье.
