Говорили: не нагружайтесь кастрюлями и сковородками, там купите, и она почти все хозяйственные вещи бросила в Париже (приехав в Ульяновск, где в те годы даже стакана нельзя было купить, она просто локти от досады кусала!).
И вот Нина и Никита пустились в путь через Марсель на теплоходе «Россия». И тут их охватил… нет, не страх, а некое странное, пугающее предчувствие того, что совершена роковая ошибка. Нине казалось, что от окружавших ее новых лиц, от всех этих советских людей иного поколения, которых она встретила на борту теплохода: дипломатов, помощника капитана, подавальщиц в черных тугих платьях, в белых накрахмаленных передничках и наколках, в модных туфельках на невозможно высоких каблуках — от них всех шла некая телепатическая передача. Нина чувствовала, как они ее воспринимали, — тут были и жалость, и насмешка, и злобное отталкивание, и главным образом полное несовпадение мироощущения. Это было очень страшно, и на нее иногда находила настоящая паника.
И вот «Россия» приблизилась к Одессе.
На борту появился представитель НКВД — на голове фуражка, сам среднего роста, лицо серое.
— Ну что ж, — сказал он, — посмотрим ваши вещички. Вот откройте сумочку свою, что в ней?
Нина открыла сумку, он взял ее, начал по одной вынимать веши. Попался тюбик губной помады, второй.
— Это ваше?
— Да, конечно.
— А зачем вам два тюбика?
— Один везу в подарок знакомой.
— Ну, а может, отдадите его мне?
Вот так номер! Нина растерялась: как быть? Отдать, сказать: «Да ради бога, берите. это же ерунда». Но ведь, так начав, можно, и все остальное делить «на двоих»…
— Нет, — ответила небрежно, — у меня другого подарка с собой нет.
Он молча положил помаду назад.
— А, это что?
— Самопишущая ручка.
— А зачем вам две?
Нина начала злиться, даже голос у нее зазвенел:
— Одна — мне, вторая — подарок мужу.
— А не отдадите мне? Да что же это за наглость такая?! Нина взяла перо из его рук, положила назад в сумку, повторив:
— Нет, это подарок мужу. Я ему уж даже написала, что везу.
Он перебирая остальные вещи, но у Нины с собой в каюте было очень мало чего, все хранилось в багаже, в трюме. Он отобрал три модных журнала.
— Да почему же? — удивилась Нина — Это ведь только моды!
— Нельзя, это запрещено.
Вскоре «смотритель» ушел, и видно было, что он недоволен.
И вот — прибыли. Сначала в Одессу, потом в лагерь для пересыльных, потом, после путешествия в теплушках, в Ульяновск. Остатки эйфорической «ностальжи» все еще продолжали окрылять переселенцев. А вернее всего, они сами нипочем не желали признать, что совершили роковую ошибку. На одной из стоянок Нина увидела мальчишек, которые пекли на костре картошку. Ее с Никитой угостили. Между прочим, она первый раз в жизни попробовала печеную картошку.
