Каждое воскресенье в десять вечера Нина, накрывшись платками, слушала по Би-би-си передачи, которые вел Джон Бойтон Пристли, известный писатель. Он подробно повествовал о ночной жизни Лондона под бомбежками…
Но вот наступило памятное воскресенье, 22 июня. Нина причесывалась, когда Никита вбежал в ванную с криком:
— Война, война! Гитлер напал сегодня в пять утра!
Нина бросилась к приемнику, перевела на немецкую волну — и сразу полилась речь Геббельса, которую без конца повторяли:
«Сегодня в пять утра наши славные войска…
Сопротивления пока нет, продвижение внутрь страны идет усиленным темпом…»
И буквально через пять минут русские парижане поняли, что это — и их война…
В дверь постучали. Пришли немецкие солдаты и арестовали Игоря Александровича.
Куда увезли — было неведомо. Точно так же были арестованы практически все знакомые Кривошеиных — русские, причем именно мужчины: взяли князя Владимира Красинского, сына великого князя Андрея Владимировича и Матильды Кшесинской; генерала Николая Лаврентьевича Голеевского, когда-то, во время Первой мировой войны, русского военного атташе в Вашингтоне; бывшего адвоката Филоненко… И отца Константина Замбрежицкого, настоятеля церкви в Клиши, и еще, и еще… Оказалось, всего забрали около тысячи человек.
Как Нина и другие женщины ни хлопотали, долго не могли найти концов. Наконец узнали, что мужчины в военных казармах в Компьене, возможно, что их вывезут в Германию… И Нина поехала в Компьень. У лагеря собралось много русских дам. Дежурный офицер был к ним добр, принял и передачи, и записки, и даже ответы вынес… «Что за идиллия?» — недоумевала Нина. Оказывается, оккупанты быстро поняли, что сделали грубую ошибку, арестовав ни за что ни про что самых видных эмигрантов. Но как бы погрозили всем русским парижанам пальцем: «Ведите себя хорошо, а то ведь мы вас всех вывезем в Германию, и дело с концом, а там уж лагерь будет похуже!» Из тысячи человек, арестованных 22 июня 1941 года, многие были освобождены через два-три месяца, остальные — через полгода.
Угрозы бывшим узникам «впрок» не пошли. Как будто этот внезапный арест расставил все точки над «i», как будто подсказал им, что надо делать… Не всем, конечно.
Однако Игорь Александрович Кривошеий решил: он должен как-то помочь тем, кто остался в лагере (а среди них были и люди, чьи семьи остались в настоящей нужде). Он обратился к матери Марии[2], которая стояла во главе общежития и столовой для неимущих при русской церкви на улице Лурмель.
