Через какое-то время один из стражников осмелился заглянуть в ханскую юрту. Он увидел мирную картину: Кобяк продолжал насыщать свое безразмерное брюхо, не забывая при этом потчевать своего гостя, арабского купца Абдул Аль-Хазреда, проспавшегося и особо голодного после сна.
* * *
Прошел месяц, и за это время многое произошло и изменилось.
От границы с русскими землями дозорные привозили все более тревожные вести. Берендеи готовились к походу, и готовились серьезно. Двум лукоморцам удалось сосчитать подводы, собранные Кунтувдыем для перевозки оружия и припасов. Выходило, что суздальская разведка не зря обирала своего господина — удар готовился не пальцем, а кулаком, хан берендеев собирал все свои силы.
Беспокойно было и в приграничных русских княжествах. Даже долгие на подъем черниговцы и северцы собирались дать войска киевскому князю, значит, сила собиралась над Лукоморьем большая.
Хан Кобяк не бездействовал. Все юрты — все роды, подчиненные ему, — посадили своих мужчин на боевых коней. Сил у Кобяка было меньше, чем у киевлян, зато его войско лучше знало степь и имело больше опыта в скоротечных полевых сражениях.
Лукоморцы готовились сражаться и рассчитывали победить. Только одно беспокоило, да и то немногих, и это было состояние самого хана. Внешне Кобяк не изменился, возможно, даже поздоровел. Но добродушный увалень превратился в нелюдимого затворника, часто не желавшего видеть не только приближенных воинов, доказавших свою преданность не в одном сражении, но и многочисленную родню — сыновей, дядьев, племянников. Они роптали, но тихо, опасаясь могучего ханского кулака, не раз гулявшего до этого в минуты раздражения по их спинам и челюстям.
Кобяк рвался в бой. В этом не было ничего странного, хан не любил отсиживаться в предчувствии драки. Но обычно планы Кобяка отличались осмотрительностью и тщательным анализом вариантов. Еще ни разу хана не покинуло знаменитое чутье, позволявшее упреждать засады или предательство. Но в этот раз Кобяк словно обезумел. Он собирался воевать с врагом на чужой территории и ждал только, когда соберется все войско, чтобы идти на Русь. Ничто не действовало на хана — ни доводы, что все происходящее очень напоминает ловушку, ни то, что кони еще не набрали силу после зимовки.
Кобяк ждал похода и рассказывал, какие богатства он собирается вывезти из берендеевских поселений и русских городов. У простых воинов голова шла кругом, а еще больше у их жен, уже примерявших в мечтах обновы и украшения. Войско рвалось, может, не столько в бой, сколько на грабеж, и голоса горстки недовольных или осторожных никого не интересовали.
