— О, говори только скорее, что нужно! Если ты хочешь скрыться отсюда…
если желаешь уйти от всех глаз…
— Да, почти что от всех… Пусть с нами будет только Марема, но чтоб не
было даже вдовы Ефросины… Ее беспокойная нежность может испортить все что
должно совершиться в тишине уединения и покоя.
— Хорошо! Я обещаю тебе это за мать: она так меня любит, что на все
согласится, а что касается до самой возможности скрыться от всех в никому не
известное и недоступное место, то я владею для этого такою возможностью,
лучше которой нельзя услыхать в самой затейливой сказке.
И влюбленный Пруденций сам, без расспросов Мелиты, рассказал ей о
цветущем ущелье в скале, сокрытой среди других неприступных скал, где у них
есть две пещеры, богатые склады запасов для жизни, ручей сладкой воды, стадо
коз и хохлатые куры.
— Туда никто не может прийти, — добавил Пруденций, — кроме двух тех,
которые оставили нас и живут нынче в темном царстве теней; один только я
знаю небезопасный и узкий пролив, которым можно пробраться к этой скале и
отыскать в ней наше ущелье. Если ты хочешь самого неприкосновенного
уединения…
— С тобой и Маремой! — перебила Мелита, тихо кладя свою руку в руку
Пруденция.
— О, ты меня исполняешь восторгом! Итак, если ты доверяешься мне и не
боишься, проплыть на ладье узким и бурным протоком, в котором я знаю каждый
камень, то стоит тебе сказать, когда ты желаешь отплыть, и — все будет
готово.
— Прекрасно, — пусть это будет готово завтра, как сядет солнце. Но
прежде ты возвратись сегодня домой и расскажи своей матери, на что мы
решились. Я хочу знать, что она на все это согласна, и хочу поручить ей свой
дом и хозяйство, так как Марема уедет со мной в ваше ущелье, и дом мой
останется пуст. Потом позови завтра утром глиномята Агава и сам приходи с
ним, и перенесите из дома в ладью мою кровать, и постель, — и скрыни с
уборами, и прочую утварь, и съестные запасы, которые здесь будут не нужны, а
там пригодятся… Я все хочу взять и увезть, чтобы это все пошло там на
пользу, так как мы, может быть, проживем там очень долгое время…
Пруденций слушал все это в величайшем восторге и с совершенным
вниманьем, а при последних словах прижал страстно к груди руки Мелиты и
прошептал одним придыханьем:
— О, я уверен, что никто никогда сне умел пролить одним словом столько
восторгов, сколько ты проливаешь их в мое сердце!
