Невинный Пруденций был наверху своего счастия и еще усугубил свою
всегдашнюю почтительную скромность перед Мелитой, а вдова Ефросина даже
терялась от радости и изливалась в приветах и в ласках ко всем, кто подходил
к ее очагу, чтобы брать мясо, и рыбу, и похлебки; в радостном духе была и
Марема, которая помогала Ефросине в угощении и, нося на плече кувшины с
вином, наполняла им чаши. Одна лишь Мелита не изменяла своей задумчивости и
не отвечала ни на какие намеки, а как бы витала теперь где-то далеко отсюда,
и когда гости, заметив на небе признак приближающегося утра, начали
расходиться, Мелита вздрогнула и, взглянув в знакомые лица Маремы и вдовы
Ефросины, сказала:
— О, кто бы вы ни были! — отведите меня куда-нибудь в тихое место!
Такое обращение к Мареме и Ефросине, как к незнакомым, очень удивило
обеих женщин, и они, переглянувшись друг с другом, подумали: не выпила ли
Мелита с жажды ошибкою цельного вина, или не потеряла ли она рассудка при
морском переезде на лодке или при быстром охлаждении воздуха.
Марема попробовала руки Мелиты, и, чувствуя, что они холодны, окутала
ее голову и стан покрывалом вдовы Ефросины, и, обвив ее стан своею рукою,
повела ее к дому.
Как провожая Мелиту, так и укладывая ее дома в постель, Марема все
время была в полной уверенности, что госпожа ее недомогает от множества
смешанных чувств, над которыми забирает самое высшее положение и самую
большую силу любовь ее к прекрасному и невинному Пруденцию; а потому, чтобы
сказать Мелите что-нибудь самое радостное и способное вызвать в ней
оживление, — Марема, покрывши Мелиту ночным одеялом, нагнулась к ее лицу и,
поцеловав ее в лоб, прошептала ей на ухо:
— Спи, и пусть тебе снится тот, к кому рвется с любовью твое
разрешенное от клятв сердце!
А когда Мелита промолчала, то потом Марема распрямилась и ласково
спросила ее:
— Скажи мне, ты не сердишься за то, что я позволяю себе немножко читать
в твоем сердце?
— Нет, — отвечала Мелита, — я не сержусь.
— Значит, я угадала…
— Нет, это не значит, что ты угадала. Я не сержусь на тебя, потому что
ни на кого не должно сердиться, а сердце мое действительно неспокойно, и
действительно оно с каждым днем все становится более полно любви, но это
любовь совсем не к тому, о ком ты помышляешь…
— Как, разве невинный Пруденций не один… Неужто же он должен будет
отнимать у кого-нибудь свое место в сердце Мелиты?
