И оттого еще ужаснее горе Мелиты, что ей не с кем облегчить свою душу,
которая вдруг начала тяжко томиться — точно она будто чуяла вблизи
предстоящее новое горе. Все это надобно было скрывать, и Мелита скрывала.
Чтобы думать в тиши или плакать, не боясь пустых замечаний о том, что
«стыдно грустить», Мелита начала часто уходить на обрывистый берег моря и
подолгу сидела там, охватив руками колени и глядя в бесконечную даль, откуда
она точно вызывала на сцену действия последнее искушение, которое и не
умедлило своим приходом.
Раз, когда Мелита сидела над облюбованным ею обрывом морского берега,
из-за столпившихся вдалеке темных скал показалась лодка, с которой были
убраны все паруса, кроме одного старого, на котором она едва подвигалась.
Вместо флажка наверху мачты был надет головной колпак из черного войлока.
Если бы Мелита не была слишком сильно погружена в свои размышления,
уводившие ее к желанию резкого перелома в своей жизни, то она бы непременно
заметила эту лодку, и по ее печальной оснастке она поняла бы, что на этом
судне случилось какое-то большое несчастие. Но Мелита видела лодку, и ее
грязный парус, и войлочный черный колпак наверху ее мачты, и всему этому не
придала никакого значения.
Она должна бы заметить и то, что лодка, бывшая, конечно, в далеком
плавании, входила в пристань в необычное время и держала курс свой не прямо
к поселку, а нарочно проходила между скалами и пристала у одной из них,
завязав канат у торчащего рогом обломка утеса.
С лодки сошел кто-то, покрытый коричневым полотном, и, ничего не взяв с
судна, скрылся где-то под берегом, а потом, через час или несколько больше,
опять возвратился к лодке вдвоем с закутанной женщиной, которая едва лишь
ступила на лодку, как страшно вскрикнула и, отпихнув от себя сопровождавшего
ее мужчину, упала в море, но сейчас же выплыла на берег и убежала.
Это Мелита уже заметила, потому что женский крик был слишком громок и
страшен, но она тотчас же потеряла из вида эту фигуру и зато тем более была
поражена, когда через малое время эта же самая фигура, в том же мокром
платье, но в лице Маремы, подбежала к Мелите и, упав перед ней с сжатыми
руками, завопила сквозь слезы:
— О моя бедная госпожа! Прокляни и продай меня, как злую вестницу, в
жестокие руки! я достойна этого за то горе, какое мне суждено тебе
возвестить.
