– Садись! – сказал он мне печально.
Я просунул ногу в свободное стремя и обреченно сел сзади него.
Женщины приветливо махали мне.
– Не боись, паренек! – крикнула старуха, обвязанная мешковиной.
Махнула рукой голоногая Маруська. Мелькнул общий чан, молотилка и спешащий к ней бригадир.
Сверху, с лошади, было далеко все видно.
* * *
– Вот что, паренек… как тя, – сказал милиционер.
– Колька, – ответил я, крепясь.
– Ежели пытать будут про горох, говори, что ничо не знаешь. Не брали, мол, никакой горох. Вас ведь только один Макарыч видел?
Я кивнул.
Тетя Нюра шагала рядом с конем и глядела на меня заплаканными глазами.
«Кругом какая-то чушь, – думал я, – горох этот проклятый, Васька куда-то сбежал…»
– Теть Нюр! – сказал я, стараясь ее успокоить. – Да вы не волнуйтесь. – Она взглянула на меня как на спасителя. Как на святого, который тут, на лошадиной спине, трясется. – Горох рвал я, Васька ни при чем, а сбежать он не мог, что вы! Он, наверное, на Белой Гриве пашет!
Я вспомнил двух изможденных теток и старую лошадь, вспомнил, как глядел на них Васька, когда мы уходили и все время оборачивались с горы, как он поджимал губы и шевелил желваками.
– На Белой Гриве? – удивился милиционер. – А ты откуда знаешь? Говорил он тебе, что ли?
– Да нет, – удивился я его непонятливости. Хотя откуда ему было понять? – Не говорил. Просто мы с ним туда ездили, там две женщины пашут, а поле – ого-го!
Тетя Нюра всхлипнула – то ли на радостях, что Васька еще, может, не сбежал, то ли от горя – пропал все-таки.
– Не реви, не реви, – успокоил ее Игнат, – сейчас доставлю вас и туда сгоняю.
– Будь чо будет! – проговорила вдруг твердо тетя Нюра, вытирая глаза. – Будь чо будет, только бы не убег! – Она вздохнула. – В жисть тогда перед Иваном не отвечу.
Я знал, что Иваном звали Васькиного отца, и удивился – он же погиб. Милиционер взглянул на нее сверху, цокнул на коня.
– А ты это всерьез, Анна? – спросил, помолчав, он, и я опять удивился.
Оказывается, Нюрой-то ее зовут так по-простому, а настоящее имя у нее Анна. «Анна! – подумал я. – Красивое имя. Как у королевы какой».
– Ох, Игнат, – ответила тетя Нюра, – что тебе и сказать, не знаю. Боюсь, не поймешь ты меня, осудишь, ведь ты воевал, ногу на войне потерял, значит, понять не захочешь.
Я слушал этот разговор вполуха, не очень вдумываясь в него. Все мне тюрьма мерещилась и строгий суд, где на стене висит герб СССР.
– Отчего? – ответил Игнат негромко. – Или думаешь, я там, на фронте, с ногой вместе и душу потерял?
