Навалясь на ветер своим тяжелым телом, Кирьянов тащил Киру. Она мрачно молчала – видно, выходил на таком сквозняке хмель, а может, опять переживала за Гусева.
– Бросьте! – крикнул ей Кирьянов. – Вертолет уже забрал их – вот и весь секрет, потому молчат.
– Они молчат давно! – ответила Кира. – И потом такой ветер.
– Это порыв! – весело солгал Кирьянов. – Скоро успокоится.
Они были возле кирьяновского дома. За руку, как маленькую, ПэПэ завел Киру к себе.
Потирая покрасневшие щеки, она сидела на диване, и Кирьянов, разглядывая ее, подумал, что эта серая мышка, в сущности, не так уж дурна собой и что, щадя ее в деле, не предъявляя особых требований, какие он предъявлял к другим, он, кроме прочего, подспудно, про себя, имел ее в виду. На будущее.
Эта маленькая мышка могла пригодиться, ведь всякий человек интересен по-своему, любопытной оказалась и она, повысив сегодня голос и этим как бы напоминая о своем существовании. Об окончании своего статичного, законсервированного состояния. «Ну вот, – подумал он, как бы ограждаясь от предстоящего. – Она виновата сама, – если бы молчала, я не обратил на нее внимания, а тут заговорила – пригляделся к ней и понял, что держал ее про запас. И вот она пригодилась».
ПэПэ подошел к Кире, поднял ее за плечи, проявляя заботливость и галантность, помог снять пальто, она, ничего не понимая, кивнула, благодаря, и Кирьянов оценил это как одобрение последующих действий.
ПэПэ обнял Киру, обхватив ее за спину, так что она не могла шелохнуться, не наклонился, а приподнял ее, оторвав от полу, к своей бороде, поцеловал по-медвежьи, овладев ее ртом.
Она трепыхалась, колотя его по спине, но это был комариный писк. Обняв ее, как грудного ребенка, прижав к себе, он аккуратно положил ее на диван, расстегивая мелкие пуговки и приговаривая невнятно, прерывая шумное дыхание:
– Дурочка, не рыпайся, чего тебе надо, все будет о'кэй!
Пуговки не слушались его толстых пальцев, тогда он стал обрывать их, это было интересно: пуговки тянулись вдоль всего платья, книзу, и он похохатывал.
Напрягаясь, извиваясь всем телом, Цветкова пробовала вывернуться из его лапищ, но это было бесполезно, Неожиданно Кирьянов ощутил пронзительную боль, вздрогнул и засмеялся – мышь вцепилась в него зубами, даже, кажется, прокусила кожу у запястья, но это только подхлестнуло его.
Злясь, он начал действовать решительнее, материя электрически затрещала, и Кира неожиданно сникла.
Торжествуя победу, ПэПэ двинулся дальше и вдруг услышал, как она сказала спокойно, даже равнодушно:
