— Души тебе не жалко? — тихо спросил Богородица.
— А ты бы и вовсе молчал! Я тебе про душу сама всё рассказать могу. Наука установила, что душа размером в одну десятитысячную среза волоса. Ещё, говорят, атомы какие-то есть, но эти раз в десять побольше. Вот душа-то меж атомов и мечется, и одна только молитва ей в помощь. Кто молится, тот и в рай попадёт.
— И что ж теперь будет, когда бабка Нюра померла? — вернул Юра разговор в прежнее русло.
— А ничего не будет. Слишком уж ведьма на свете зажилась, а семье, чтобы счастье вернулось, искупление надо. Младенец должен помереть за все Нюркины грехи. Тогда господь всю семью простит. Вон Нюшку, девчонку, видали? Ей это на роду и написано, недаром её, как и бабку, зовут.
— Так уж она вроде бы не младенец.
— То-то и беда! Ведь девчонка эта, Нюшка, чем только жива? Астма у ей с рождения, и умом не задалась. Такую не жалко. Я уж Тамарке, матери ейной, всё как есть растолковала. Ей же и делать ничего не надо: разок на холоде оставить или лекарство позабыть. Зато потом жизнь начнётся — лучше не надо! Нет ведь, дура, упёрлась как бык. Без неё бы Нюшка давно преставилась, а мамаша её на этом свете держит, помереть не даёт. На меня так окрысилась — видите, с поминок выперла! Ну да ничего, я свою долю наследства всё равно забрала, — тётка тряхнула тот мешок, что лежал у неё на коленях.
— Какое же наследство от двоюродной тётки при живых-то детях? — поинтересовался Юрий, чтобы хоть как-то заглушить злое, под стать тёткиным рассказам чувство, которое грозило вот-вот выплеснуться наружу.
— Какое положено, то и забрала! — отрезала медведица.
— Будет вам свариться, — мягко сказал Богородица. — Давайте я вам лучше сказку расскажу. Сказка со смыслом, и называется она «Яма».
— Ну давай, — позволила тётка, усаживаясь поудобнее. — Ври про свою яму.
Богородица повозился немного, стараясь уместить затёкшие ноги, и начал рассказ:
Тут неподалёку деревенька стояла, бесперспективная, и жила там тётка Аксинья. Такая ли скромница, да постница, да молельщица и богу первая помощница. По деревне идёт — в землю глядит, глаз не подымает, да ведь свой глазок-смотрок всё примечает. А как домой придёт, на молитву станет, то обо всём господу напомнит.
— Натка в огороде моркву пропалывала, а Лёшка мимо шёл. Так Натка гряды бросила, к плетню подошла и давай зубоскалить! А сама замужня, и Лёшка женат. Я обратно с водой шла, а они всё лясы точили. На людях промеж ними плетень был, а уж что без людей промеж, ними было — того не знаю. Ты уж, господи, этот Наткин грех не забудь да и Лёшке помяни. А ещё видала, как бабка Луша с помоями скорлупку яишную выплеснула. Пост на дворе, а у неё — скорлупка. Видать, оскоромилась бабка Луша. А ещё, господи, Анну накажи, за грех гордыни. Она, эта Анна, со мной на лавочке посидеть не захотела, кивнула, словно барыня какая, и мимо прошла…
