Обращение «ваше высочество» было совершенно истинным и справедливым. Ведь сидевшего рядом со мной на известняковом парапете молодого человека звали Ольтеном Эльсдорфом, младшим отпрыском покойного Нимеда Первого. Меня грызло сильнейшее подозрение, что принц Ольтен теперь не только младший, но и единственный уцелевший сын короля.
— Какие у меня предложения… — Ольтен дернул плечом и устало сгорбился, сцепив руки между колен. — Ты права: во мнении общества мы наверняка считаемся погибшими, хотя кое-кто может клятвенно засвидетельствовать, что мы уцелели. Рискнуть вернуться во дворец? Боюсь, я исчезну прежде, чем успею встретиться с кем-либо, кто мог бы мне помочь. Я слишком много видел и слишком много знаю. Обратиться к друзьям? В городе найдется десяток-другой людей, согласных предоставить нам убежище, скажем, мои знакомые по временам жизни в Заморе…
Не стоило ему вспоминать Замору. Принц два года пробыл там протектором (говоря по правде, почти некоронованным королем), умудрившись добиться уважения к своей особе и достигнуть немалых высот в деле управления этой беспокойной полуденной страной.
Вдобавок Ольтен нашел там подлинное сокровище — свою супругу, юную графиню Кариолу. Представления не имею, как она раздобыла право на графский титул и был ли он хоть немного законным, но твердо знаю иное: принц дорожил ею больше всего на свете, а теперь веселая и бесстрашная Кариола лежит где-то на мостовых Бельверуса и весенний снежок не тает под ней.
Ибо она мертва. Мертва, подобно моим родителям и моему брату.
Выбравшись из переулка, тянувшегося вдоль ограды нашей усадьбы, я, прихрамывая и поскуливая, устремилась по пустынной ночной улице, стараясь держаться в тени домов. Предвещавший тревогу колокольчик не умолкал, назойливо твердя о необходимости быть настороже и том, что убийцы очень скоро прознают о бегстве добычи. У них наверняка хватит людей, чтобы рассыпаться и прочесать окрестные кварталы. Может, спрятаться?
Быстро обдумав эту идею, я признала ее неподходящей. Не зная здешних укромных уголков, я вполне могу по неосторожности поднять изрядный шум. Он привлечет внимание горожан и меня быстро обнаружат. Вряд ли стоит уповать на людское милосердие. Похоже, Майль оказался прав: в городе вспыхнул настоящий бунт. Узнать бы, против кого он направлен? Против королевской семьи и их сторонников? Против Вертрауэна? Или недовольство плебса обращается на любого, оказавшегося в ненужное время в плохом месте?
