Как пьяный, я поспешил к двери — и отступил, врезавшись в кровать, почти рыча от боли в ногах. Я повернулся в сторону двери и опять рванулся, даже не вытянув перед собой руки, и потому не мог ни на что опереться.
Мучительная боль в разбитом носу заставила издать страдальческий вопль. Сразу же по губам потоком хлынула кровь, и я должен был утирать ее. Рывком я распахнул дверь и поспешил в зал, чувствуя, что нахожусь на грани безумия. Горячая кровь струилась у меня по подбородку, капала, заливая пиджак. Шляпа слетела, но плащ все еще был надет поверх костюма.
Я даже не заметил, что ничто не сдерживает меня на верху лестницы. Я полусбежал-полусъехал по ступеням, подгоняемый гудением, бесформенным смехом, который был и музыкой, и насмешкой. Боль в голове была ужасна. Каждый шаг отдавался так, будто кто-то вколачивает в мой мозг еще один гвоздь.
— Сол! Сол! — выкрикивал я, вбегая в гостиную, и запнулся, попытавшись в третий раз назвать его имя.
Гостиная была темна и пропитана тем же тошнотворным запахом. Голова моя закружилась, но я продолжал движение. Запах, казалось, стал густеть, когда я направился на кухню. Там я прислонился к стене, почти неспособный вздохнуть, огненные точки вращались перед глазами.
Когда молния осветила кухню, я увидел, что дверца буфета открыта настежь, а внутри находится огромная чаша, заполненная чем-то похожим на муку. И пока я смотрел, слезы катились у меня по щекам, а язык во рту был, словно сухая тряпка.
Я попятился из кухни, задыхаясь, чувствуя, что почти лишен сил. Я повернулся и побежал в гостиную, все еще разыскивая брата.
И тут, при новой вспышке молнии, я взглянул на портрет. Он изменился, и эта перемена поразила меня.
Лицо ее больше не было прекрасным. Тень ли легла так или действительно нечто изменилось, но лицо ее выражало порочную жестокость. Глаза сверкали, в улыбке сквозил оттенок безумия. Даже руки, некогда спокойно сложенные, теперь казались похожими на когти, выжидающие, чтобы ударить и убить.
И тогда, попятившись от нее, я споткнулся и упал на тело своего брата.
Я поднялся на колени и уставился в темноту. Одна вспышка молнии за другой освещали белое мертвое лицо, улыбку ужасающего знания на его губах, а в широко раскрытых глазах застыло выражение безумной радости. Мир, казалось, рухнул. Я не мог поверить, что это правда. Я вцепился в волосы и взвыл, в тот момент почти веря, что мама разбудит меня, спасет от кошмара, и я посмотрю на кровать Сола, улыбнусь его невинному сну и засну опять, спокойно, вспоминая его темные волосы на белой подушке.
