Но ничего не кончилось. Дождь неистово хлестал по окнам, и гром оглушительно бил кулаками в землю.
Я взглянул на портрет. Я чувствовал себя таким же мертвым, как мой брат. И не колебался. Я спокойно встал и подошел к каминной полке. Спички были там. Я схватил коробок.
Она мгновенно поняла мои мысли: коробок был вырван из моих пальцев и, отброшенный, ударился о стену. Я рванулся за ним и тут же оказался пойман какой-то невидимой силой. Те же холодные руки сомкнулись на моем горле. Я не чувствовал страха, с рычанием разорвал хватку и вновь кинулся за спичками. Кровь заструилась быстрее, я сплевывал ее.
Я схватил коробок. Его снова вырвали, на этот раз чтобы раздавить и рассыпать спички по ковру. Гигантское гудение, казалось, сотрясло дом, словно болью, когда я дотянулся до спички. Меня схватили. Я освободился. Я упал на колени и шарил в темноте по ковру, потому что вспышки молний прекратились. Мои руки держали крепко. Что-то холодное и влажное струилось по моему животу.
С бешенством маньяка я сжал спичку, которую увидел при свете молнии, зубами схватил ее за головку. Сильных вспышек больше не было. Дом теперь неистово дрожал, и возле меня слышалось шуршание, словно она позвала их всех сразиться со мной, чтобы сохранить их проклятое существование.
Я схватил спичку. С ковра на меня смотрело белое лицо, и я плюнул в него кровью. Оно исчезло. Я освободил руку и схватил спичку. Затем рванулся к каминной полке и чиркнул спичкой о шероховатое дерево. Крупинка пламени вспыхнула в моих пальцах, и я был освобожден.
Пульсация казалась теперь еще неистовей. Но я знал, что против пламени она бессильна. Все же я прикрыл огонь рукой, иначе опять налетит холодный ветер и постарается задуть его. Я поднес спичку к журналу, лежавшему в кресле, поджег и потряс его. Страницы полыхнули огнем. Я бросил журнал на ковер.
Я расхаживал при этом свете, зажигал спичку за спичкой, избегая смотреть на лежащего здесь Сола. Она погубила его, но теперь я навсегда погублю ее.
Я поджег занавески. Заставил тлеть ковер. Я поджег мебель. Дом сотрясался, и свистящий вздох усиливался и стихал, как ветер.
Под конец я стоял напряженно в пылающей комнате, со взглядом, прикованным к портрету. Я медленно направился к нему. Она поняла мои намерения, поскольку дом затрясся еще сильнее, поднялся пронзительный визг, казалось, исходивший из стен. И тогда я понял, что домом повелевала она и что ее сила была в том портрете.
