Люди, дружившие со смертью | страница 12



Свет в окне

Спать я ложился поздно. Давным-давно к моим болезням добавилась бессонница – совершенно невероятная роскошь для солдата. И прежде чем лечь в постель, я нагуливал сон. Что-то читал, что-то писал, жег свечи и лучину, пил вино и пиво. Так было и в Тебро – я сидел заполночь, пока в обеденном зале этажом ниже не затихал последний шум. Иногда я брал стаканчик и подходил к окну. За ним была ночь, и люди в домах напротив спали. Только в одном окне горел свет ночника. Вроде бы неяркий, но спать при таком мне было бы неуютно. Он горел, когда я ложился спать, горел, когда я просыпался ночью. Может, он горел и днем, но в ярком дневном свете его не было заметно. Что-то было в этом свете плохое. Почему-то казалось, что там кто-то умирает, над кроватью склоняется сиделка, а воздух затхлый и на тумбочке в беспорядке свалены лекарства… Я ненавидел свое воображение за такие мысли. В прошлом году я квартировал в каком-то городишке. Тогда тоже светилось окно – но было совсем по-другому. Там родился ребенок и свет горел постоянно, но то был другой свет – полная иллюминация, оркестр света… Я видел замученную, но счастливую мать и вроде даже слышал рев ребенка. Я смотрел на них, пил вино в одиночку, подымал за них молчаливые тосты… Здесь же… Иногда меня подмывало спуститься вниз, пересечь ночь, постучаться в дверь и сказать лишь одно слово – Почему? Но думалось – а какое право я имею вторгаться в чужое горе – тогда и я стану ответственным за него. Я бы никогда не стал рассказывать слепцу, что вижу вокруг – зачем лишний раз напоминать тому, что у него не больше глаз, зачем рушить ту картину мира, которую он сложил в своем мозгу. И мне оставалось одно – бежать от этого окна, из этого города. Я набросил куртку и сбежал по лестнице. Дежурный, опрокинув стул, вскочил смирно. На его щеке было красное пятно – верно, он спал и только грохот моих сапог разбудил его. Иногда я устраивал разносы за такое, но в тот день просто отмахнулся. Выбежал на улицу, пересек площадь. Дверь, коридор, еще одна дверь… Человек под одеялом… Я перевернул его лицом к себе:

– Таден, просыпайся… Он по очереди открыл глаза:

– Чего тебе?

– Ты пьян?

– Если не очень – тогда что?…

– Как быстро твоя бандера будет готова выступить? Он прищурил глаз:

– Через четверть часа… Я кивнул в ответ:

– Значит через полчаса на площади…


Бегство – всегда бегство. Без разницы, как оно именуется и как выглядит. Я бежал от сумрачного света – впереди кавалерийской сотни. Никто из следующих за мной, не знал, что именно выгнало нас ночью в дорогу. Не в их правилах было обсуждать приказы – разве что мысленно, оставляя мне свободу действий. Я врал, что у меня срочные дела, не удосужившись объяснить, почему они не терпят отлагательства до утра. Впрочем, был нарушен сон был не только этой сотни – мое отбытие всколыхнуло наш мирок – я перебудил почти всех, раздавая один за одним приказы. Загорелись даже огоньки в домах мещан. Разбуженные нашими сборами, они вставали с теплых постелей, подходили к окнам. И в этих блуждающих озерцах света терялось и то, от которого бежал я. Но сборы были недолгими. Над постоялым двором все еще трепетал флаг бригады, но мой личный штандарт был спущен и упакован.