Просмотрев сообщения, оставленные ему по телефону и записанные крупными, петляющими каракулями Мейзи, Куинн решил, что ни одно из них не представляет особой важности, снял пиджак и бросил его в серое кожаное вращающееся кресло. Настал через Грейди.
— Доброе ут… день, Куинн, — проговорила минуту спустя Рут, секретарь Грейди, когда он вошел в его приемную. Рут была с ними с самого начала, солидная женщина за пятьдесят, считающая себя правой рукой и приемной матерью обоих мужчин.
Она усмехнулась, глядя на Куинна.
— В чем дело, радость моя? Тяжелая ночка в группе присмотра за младенцами? Дядя Альфред снова прыгнул в бассейн? Грейди клянется, что в следующий раз позволит старому пьянице утонуть. В прошлом году он загубил три смокинга, прыгая за ним. Ну, вообще-то возмещение поступило прямиком на счет расходов. Но погоди, ты еще не видел своего партнера. Мне Грейди не скажет, что случилось, но у меня есть парочка отличных идей, связанных с мисс Октябрь. А может, с трапецией или чем-то подобным.
Брови Куинна взлетели.
— Трапеция? Что вы пытаетесь сделать, Рут? Подкупить меня?
— Любым доступным мне способом, радость моя. — Подмигнув, она указала на дверь, ведущую в кабинет босса. — Заставь его помучиться, Куинн. Я уверена, что он вел себя очень, очень плохо.
Куинн вошел в святая святых Грейди, ступил на восточный ковер и инстинктивно замер в полутемной комнате, давая глазам время привыкнуть к относительной темноте и автоматически проверив пространство позади себя, пока закрывал дверь. Может, он и играет теперь в основном в настольный хоккей, но привычка есть привычка, а хорошие привычки в один прекрасный день спасают человеку жизнь.
Грейди не сидел за своим громадным столом вишневого дерева с защитной стеклянной столешницей, а лежал на обитом бордовой кожей диване с таким количеством глубоких складок, словно он высосал три дюжины лимонов.
Его крупное тело целиком заполнило диван, лохматая рыжая голова покоилась на гобеленовой подушке, зеленые глаза ярко сияли на загорелом, породистом лице. Грейди был в белой вечерней сорочке, расстегнутой у ворота, с закатанными рукавами, в темно-синих слаксах и в туфлях ручной работы. На левой руке у него красовалась подходящая по цвету синяя повязка.
— Что случилось? Она забыла упомянуть, что боится щекотки и имеет черный пояс? — предположил Куинн, подходя ближе и садясь на край кофейного столика вишневого же дерева, стоявшего перед диваном.
