Дальнейшее произошло очень быстро. Обычно такие вещи так и происходят.
Они появились из клубов пыли. Я почувствовал их прежде, чем увидел, и покрылся мурашками.
— Все четыре сосунка тут, все как один! — раздался первый зловещий шепоток.
Моя голова повернулась назад со скоростью кнута, потому что я узнал этот шепот. Дэви Рэй и Бен прекратили возню. Джонни тоже поднял голову, и его глаза потемнели от страха.
— Вот мы их и накрыли, — проговорил Гоча Брэнлин, из-за спины которого выглядывал Гордо. Их улыбки напоминали бритвенные разрезы; черные велики были при них. — Ты только посмотри на этих щенков. Гордо!
— Точно, щенки и есть.
— А что это такое?
Молниеносным движением Гордо выхватил у меня из рук журнал, который я принес показать. Обложка, на которой Граф Дракула Кристофера Ли шипел от бессильной ярости, разорвалась на две половинки.
— Гляди, что за дерьмо! — толкнул локтем в бок своего братца Гоча; Гордо мерзко захохотал, кивая на изображение стройной женщины-робота из “Метрополиса”. — Настоящая порнуха!
— Все видать до ее долбаных титек! — заявил Гордо. — Дай-ка мне взглянуть! — Он вырвал у Гочи страницу, но тот не захотел расставаться с добычей — и моя собственность исчезла в их злобных ладонях, словно разъеденная кислотой. У Гочи осталась большая половина, остальное — часть груди в блестящей одежде, — варварски скомканное и скрученное, отправилось в карман грязных джинсов его братана. Гордо заверещал от притворной обиды.
— Ты, извращенец, ну-ка верни обратно! — Он решительно вступил в сражение за остатки журнала, однако Гоча твердо был намерен отстоять свое приобретение. В следующее же мгновение изуродованные остатки журнала сдались. Измятые страницы с изображениями мрачных и сияющих видений, героев и злодеев и фантастических пейзажей — все шлепнулось в пыль подобно летучей мыши, случайно попавшей на свет.
— Ты порвал его! — пронзительно завопил Гоча и так сильно пихнул братца в грудь, что у того изо рта вылетел фонтан слюны. Гордо с маху грохнулся в пыль на спину. Сам не свой от гнева, с перекошенным лицом, Гордо поднялся и сел. Его взгляд был понятен всем и каждому, но только не Гоче, который стоял над братом с занесенным кулаком, словно Годзилла над Гидрой.
— Ну что, мало тебе? — вопросил Гоча. — Вставай и полудишь еще!
Гордо и не думал двигаться с места. Его локоть опирался на фотографию Кинг-Конга, разрывающего скользкие кольца гигантского змея. Эти монстры так и не узнали покоя. Лицо Гордо было пугающе неподвижным и злым. Любой другой мальчишка, с которым обошлись так неожиданно безжалостно, от такого сильного удара в одно мгновение пришел бы в себя. Глядя на эту картину, я понял, что у Брэнлинов так же редки слезы, как на нашем школьном дворе зубы дракона, что все непролитые слезы и затаенные обиды превращали Гордо и Гочу именно в то, чем они были: в животных, неспособных покинуть свои клетки, как бы сильно они ни били свои жертвы и как бы далеко ни заезжали в их поисках на своих черных велосипедах.
