— Да, но полетные качества… — начал было Добрынин, но Вершинин тут же перебил его.
— Что, я не объяснял, что такое полетные качества? Вот смотрите, — и он поднял на уровень своего лица здоровый кулак. — Это вот предмет с хорошими полетными качествами. А вот это, — он разжал ладонь и растопырил черные толстые пальцы. — Это херня, а не полетные качества, чтобы такую штуку довести — надо пообрубать все, что выступает в разные стороны…
Настроение у Добрынина испортилось. Он вернулся в цех, присел на табурет в углу и загрустил.
Неожиданно подошел один из глухонемых, предложил народному контролеру закурить. Поднес на ладони пачку папирос. Добрынин был очень тронут, он улыбнулся, попробовал жестами показать, что он не курит. Глухонемой понял, похлопал его по плечу и пошел к своему рабочему месту.
Вообще к этому времени он уже понял, что глухонемые были намного чувствительнее обычных людей. Он уже заметил, как внимательны они друг к другу. Даже смотрели они друг на друга иначе, чем смотрят обычные люди. Как-то проникновеннее, с явно прочитываемой во взгляде теплотой.
Добрынин любил наблюдать между делом, как они переглядывались во время работы, как «разговаривали», рассказывая что-нибудь руками и понимая глазами.
А в какой-то момент показалось народному контролеру, что и на него они смотрят иногда с какой-то излишней, непривычной нормальному человеку, теплотой, как на своего, глухонемого, смотрят. Сначала оторопь брала из-за этаких взглядов, а потом привык. Понял, что доверяют ему рабочие.
Бывало, проходит мимо верстаков, видит на какой-нибудь заготовке выпуклость или «стек» металла, а рабочий вроде и не обращает внимания. Тогда вытащит Добрынин из кармана фонарик, посветит в лицо рабочему. Нормальный человек, должно быть, обиделся бы, а эти: сразу к нему лицом поворачивается, смотрит широко открытыми глазами, ждет пояснений и подбородком кверху подергивает, мол, «что?» спрашивает. Покажет тогда Добрынин на то место заготовки, которое ему не нравится. Рабочий кивнет с легкой улыбкой, мол, не беспокойся, все будет в порядке, сделаем.
Так и шло время, разбитое по-военному четким распорядком на неравные отрезки. Завтрак, работа, обед, работа, ужин, ночь…
Медведев жил на Высоте Н. как-то обособленно. На завод почти не заходил.
— Мне, — говорил он Добрынину, — вполне достаточно, что вы, Павел Александрович, за всем следите. Мое дело — контрразведка и защита секретов. Я же знаю, что если вы что-нибудь заметите — обязательно мне скажете, и так каждый сделает.
