Джимми знал, что очень важно иметь перед собой сложные задачи, но именно сейчас понимал, насколько важно. Частные проблемы решал Стив Абботт, и Джимми Ланди мог поэтому видеть перед собой проект в целом. Джимми не хотел знать, где отпечатано меню и кто отгладил салфетки. Ему достаточно было иметь представление, сколько они стоят и как выглядят.
Сосредоточиться только на казино он так и не смог. В понедельник ему вернули копию дневника Эмили, и Джимми не выпускал ее из рук: читал и перечитывал заново. Это была дверь к прошлому, о котором он не очень хотел вспоминать. Непонятно, почему Эмили стала вести дневник именно после переезда в Нью-Йорк. Несколько раз она писала о нем или матери. Заметки скорее походили на дневник и мемуары одновременно.
Странно, что Эмили его боялась. Чего же она могла бояться? Конечно, пару раз он бывал с ней груб — как со всяким, кто выходил за рамки дозволенного, но этого мало, чтобы заставить ее бояться. Ему не хотелось об этом думать. Так что же случилось пять лет назад? Что она старательно скрывала от него? Об этом читать было труднее всего. Его сводила с ума мысль о том, что некто испортил Эмили жизнь и остался безнаказанным. Пусть прошло столько лет — все равно он докопается до правды.
Ему не давали покоя нелинованные страницы. Он готов был поклясться, что видел их. Хотя в первый день, когда Лейси Фаррелл принесла дневник, Джимми только взглянул на него, а на следующий день стал читать и впервые за многие годы напился.
Полицейские твердят, что нелинованных страниц не было. «Может, и не было, — подумал он, — но если они были, значит, исчезли потому, что на них есть важные записи. Разобраться в этом поможет только Лейси Фаррелл. Снимая копию для меня, она не могла не заметить нелинованных страниц. Еще на них были пятна», — смутно припоминал Джимми. Он решил позвонить матери Лейси Фаррелл и вновь попросить передать единственный вопрос: существуют ли эти страницы на самом деле?
Лейси проснулась и посмотрела на часы. Наверное, часа три проспала. Чувствовала она себя, как в кресле у дантиста после укола, только болела лодыжка, а не зубы. Лейси попыталась вспомнить, где она, хотя понимала, что происходит. Ей вспомнились звуки улицы, вой сирен «Скорой помощи» или полицейской машины, может, даже пожарной.
Знакомые звуки Манхэттена пробудили в ней противоречивые ощущения: ее тревожила боль в лодыжке, но ощущение собственной безопасности успокаивало.
