— Черт, черт, черт… — пробормотал Костя и направился на кухню. — Интересно, получится списать это на производственные расходы? Если рассматривать кофеин в виде допинга, а процесс заварки как необходимую производственную гимнастику…
Пока закипал вредоносный в своей неторопливости чайник, Константин слушал доносящиеся из-за стены завывания. Будущий лидер отечественных анархистов-антиглобалистов теперь гонял избранные места саундтрэка к «Прирожденным убийцам». Надрывно орала Кортни Лав.
Орлов представил себе, каково бы ему было жить за городом. Где нет периодически скандалящих алкашей-соседей, нет припанкованного недоросля с его квадро-грохотом, нет детей, устраивающих бардак под окнами, и котов, испытывающих химическое оружие в подъезде. Тишина, спокойствие, птички летом, снег зимой. Воздух.
— Воздух, конечно, это хорошо, — вздохнул Костя и выглянул в окно. В окне дома напротив тускло сверкнуло. Какой-нибудь дедок или бабулька по-тихому практиковали старческий вуайеризм, подсматривая в бинокль за всем, что только возможно. — Воздух — это хорошо. Но как же я без всего этого?
Ему вспомнилась реклама в метро. Элитное жилье в каких-то загородных не то Холмиках, не то Озерках, не то Речушках. По пунктам перечислялись достоинства предлагаемых новостроек. Среди «эксклюзивной планировки», «общей охраняемой зоны» и прочих «двадцати минут до центра города», значилось: «одинаковый социальный уровень жильцов». Это значит, никаких «синяков», никаких анархистов-антиглобалистов, никаких бабушек с неисчислимыми кошками и биноклями. Только благопристойные, престижные, добропорядочные кровопийцы, сплошь и рядом ходящие под «статьей с конфискацией».
— Хотя, может, я и не прав, — сказал Костя, заливая кипяток в кружку с молотым кофе. — Собрать вот всех наших и поселить компактно. Где-нибудь в лесу. Того же Василия Заводу поселить в доме напротив и ходить к нему по вечерам чай пить. Чем плохо?
Орлов вздохнул, прислушался к «музыке».
На этот раз перло что-то русскоязычное.
«В саду моей души сорняк растет среди цветов любви,
Мне говорят, что я маньяк, что руки у меня в крови.
Хирурги мозга моего хотят, чтоб я вину признал,
Но я не помню ничего, я никого не убивал…»
— Душевно, — сказал Константин и затолкал вату поглубже в уши. Он подхватил горячую, парящую кружку и пошел к столу.
За его спиной, в коридоре, медленно и осторожно поворачивалась ручка входной двери.
— На чем мы остановились? — Костя плюхнулся в жалобно заскрипевшее кресло.
