Несмотря на холод в камере, от Фолкнера волной исходил жар. Он был словно бы раскален изнутри, лицо побагровело, тело сотрясали конвульсии, но на лице не выступило ни капельки пота, и он не испытывал видимых признаков дискомфорта. Его кожа стала сухой и напоминала бумагу; казалось, еще немного — и он вспыхнет, безжалостное пламя поглотит его и оставит от старика только пепел.
— Подойди ближе, — произнес он.
Охранник рядом со мной покачал головой.
— И так сойдет.
— Ты что, боишься меня, грешник?
— Нет, если ты еще не научился проходить сквозь стальные прутья решетки.
При этих словах мне вдруг вспомнилась рука, материализовавшаяся из воздуха, и я услышал свой судорожный глоток.
— Мне нет нужды в дешевых трюках. Я и так скоро отсюда выйду.
— Ты так думаешь?
Он наклонился вперед и прижал лицо к прутьям решетки.
— Я знаю.
Он улыбнулся, его бледный язык высунулся изо рта и облизал сухие губы.
— Что тебе надо?
— Поговорить.
— О чем?
— О жизни. О смерти, или, если ты предпочитаешь, о смерти после жизни. Они все еще посещают тебя, Паркер? Пропавшие, умершие, — ты все еще видишь их? Я вижу. Они приходят ко мне, — он улыбнулся и сделал длинный вдох; у него даже перехватило дыхание, словно из-за начинающегося сексуального возбуждения. — Очень многие из них. Они спрашивают о тебе, те, которых ты убил. Они интересуются, когда ты к ним присоединишься. У них есть кое-какие планы насчет тебя. Я говорю им: скоро. Очень скоро он окажется рядом с вами.
Я не стал отвечать на его насмешки. Вместо этого я спросил, почему он порезал себя. Он поднял свои руки в шрамах перед моим лицом и посмотрел на них почти с удивлением.
— Может быть, я хотел избежать расплаты.
— Не очень-то у тебя вышло.
— Как сказать. Я больше не в том месте, модернизированном аду. У меня есть связь с остальными, — его глаза засветились, — не исключено, что мне удастся спасти несколько заблудших душ.
— Имеешь в виду кого-то конкретно?
— Ну, уж не тебя, грешник, это точно. Тебе не спастись, — он негромко рассмеялся.
— И все же ты попросил встречи со мной.
Улыбка стала затухать, затем исчезла совсем.
— Я хочу предложить тебе сделку.
— Тебе нечего поставить на кон.
— У меня есть твоя женщина, — раздался низкий, испепеляющий голос, — я могу торговаться с тобой из-за нее.
Я и шага ни сделал, но он неожиданно отступил от решетки, словно сила моего взгляда отшвырнула его, будто я толкнул его в грудь.
— Что ты сказал?
— Я предлагаю тебе безопасность твоей женщины, твоего нерожденного ребенка. Жизнь, свободную от страха возмездия, кары.
