В его комнате оказалось совершенно неприбранно: в углу валялись грязные рубашки, стол был завален книгами и бумагами. У одной стены стоял огромный проигрыватель и лежала гора пластинок, на другой висела гитара, а на кровати спала одинокая труба.
– Садись, – велел он.
Я села на краешек стула, решив, что через пару минут уйду. Вдруг внизу хлопнула дверь и его позвали.
– Бент! Ты помнишь, что у меня вечером гости – будь дома.
– Хорошо, – отозвался он, а мне пояснил:
– Это тетя. Она любит, когда я развлекаю ее гостей перед партией бриджа.
Потом он направился к проигрывателю и поставил пластинку.
– Бенни, послушай, мне надо домой.
– Подожди. Я хочу, чтобы ты кое-что услышала.
Сам он лег на кровать, закинув руки за голову. Заиграл джаз – соло трубы. Несколько раз он вскакивал и кричал:
– Вот! Вот! Слышишь!
Для меня мелодия не значила ничего, но я сидела тихо до самого конца пластинки.
– Чудесно, да? – спросил он.
– Да. Замечательно.
– Только представь – на свете есть кто-то, кто пишет такую удивительную музыку…
– Бенни…
– А басы! Какие басы! Ты заметила?
– Бенни, мне надо домой.
– Уже? Но ты же только что пришла.
– Но я же не знала, что ты меня встретишь. Мы уже договорились с Вибике, она придет делать уроки.
– Но я должен еще почитать тебе свою речь. – Он бросился к столу, нашел какой-то чисток и принялся быстро, но с выражением читать:
– Величайший враг современного человечества – одиночество. В наш сверхмеханизированный век, мы забыли, что…
Я встала и направилась к двери.
– Пока, Бенни. Увидимся.
– Ну послушай, ты не можешь вот так уйти!
– Но я должна.
– Тогда приходи вечером. Как только они сядут за бридж, я совершенно свободен.
– Хорошо. Я приду в девять.
– Дверь будет не заперта, поднимешься прямо сюда.
Он был похож на бурю, которая проносилась над твоей головой, и ты ничем не мог ее остановить. Казалось, он знал все на свете. Я решила узнать о нем всю правду, чего бы мне это ни стоило.
Когда я вернулась в тот вечер, то нашла его сидящим на полу. Он копался в большой банке с гусеницами и червяками. Только тут я заметила на окне большой аквариум с золотыми рыбками. Я поискала глазами трубу – она по-прежнему лежала на кровати. Он не сразу встал и только через несколько минут отставил банку, поздоровался со мной, потом достал носовой платок и взял трубу.
– Садись на стул, – велел он, как и в прошлый раз, не приглашая, а приказывая.
Я покорно села, мысленно изумляясь, почему я позволяю так с собой обращаться – это было на меня не похоже. Он долго вытирал до блеска трубу, потом дышал на нее и тер еще и еще, пробежал пальцами по клавишам, снова что-то вытер, как будто хотел заставить инструмент сиять, как само солнце. Потом Бенни встал в углу комнаты и приложил трубу к губам. Я не отрываясь следила за ним. Его длинные пальцы ласкали золотой инструмент, который поблескивал в полутьме. Он несколько минут настраивался, а потом звуки наполнили комнату. Он начал с нескольких низких арпеджио, которые становились с каждой нотой все выше и выше, как будто невидимые волны догоняли друг друга, накатывая на высокий берег. Я даже представить не могла, что на трубе можно играть так мягко, трепетно, с таким чувством.
