– Что?
– Что? Что я умер! Что я умер! Я умер. Что?
– Говори громче. Громче… Прошу тебя.
Он кричал хрипло, без голоса, пронзительно, как скрип ногтя по стеклу.
– Я умер? Я умер! Я умер?
Я нащупал веревку и выбрался из ямы, осыпая землю.
Он продолжал верещать:
– Я умер? Я умер! Я умер?
Я летел, сопровождаемый тучей слепней.
Я клялся, что никогда больше не вернусь на этот холм. Никогда больше, пусть мне глаза выколют, не буду разговаривать с этим сумасшедшим.
С чего это ему в башку взбрело, что он умер?
Никто, кто жив, не может поверить, что он мертвый. Когда кто-то мертв так уж мертв. И находится в раю. Или, в худшем случае, в аду.
А если он прав?
Если он действительно мертв? Если его воскресили? Кто? Только Иисус Христос может воскрешать. И никто другой. Но когда ты воскресаешь, ты помнишь, что был мертвым? Ты помнишь, что было до этого? Или ты становишься сумасшедшим, потому что мозги твои испортились, и ты начинаешь рассказывать о медвежатах-полоскунах?
Он не был моим близнецом и даже братом. И папа не имеет к нему никакого отношения. И кастрюля не наша. Нашу мама выбросила.
И как только папа вернется, я ему все расскажу. Как он меня учил. И он что-нибудь сделает.
Я почти доехал до дороги, когда вдруг вспомнил о листе. Я сбежал, оставив яму открытой.
Если Феличе вернется, сразу же поймет, что кто-то здесь был и сунул нос, куда не должен совать. Я не должен был сбегать в панике только потому, что испугался этого прикованного психа в яме. Если Феличе узнает, что это был я, он притащит меня к папе за ухо.
Однажды я и Череп забрались в его машину. Мы представили себе, что 127-й – космический корабль. Череп был пилотом, а я стрелял в марсиан. Феличе нас застукал и вытащил из машины за уши. Как кроликов. Мы плакали от боли, но он не отпускал. К счастью, из дома вышла мама и дала ему хорошую затрещину.
Мне бы так все и оставить, прибежать домой, запереться в своей комнате и читать комиксы, но я, проклиная себя, вернулся к яме. Облака ушли, наступила жара. Я снял майку и взял палку. Если я встречу Феличе, будет чем защищаться.
Я старался не приближаться к самой яме, но не смог удержаться от того, чтобы не заглянуть в нее.
Он стоял на коленях, под покрывалом с вытянутой рукой, в той самой позе, в какой я его оставил.
Мне захотелось вспрыгнуть на этот проклятый лист и растоптать его на тысячи кусков, я же, напротив, сдвинул его и закрыл яму.
Когда я явился, мама мыла посуду. Она бросила сковородку в мойку.
