– Микеле, ну-ка докажи своей сестре, что сможешь. И расставь ноги пошире. Если будешь держать их вместе, проиграешь сразу, и никакого подарка.
Я приготовился. Я сжал зубы, обхватил ладонь отца и начал давить изо всех сил. Никакого результата. Рука не сдвигалась ни на миллиметр.
– Давай, давай! Что у тебя, творог вместо мускулов, что ли? Да ты слабее мошки! Где твои силы?
– Не получается, – выдавил я.
Это было, как если б я гнул лом.
– Ты как женщина, Микеле. Мария, помоги ему, давай!
Сестра вскарабкалась на стол, и вдвоем, скрипя зубами и сопя, нам удалось прижать его руку к столу.
– Подарок! Давай подарок! – потребовала Мария.
Папа взял картонную коробку, полную мятой бумаги. Внутри был подарок.
– Лодка! – сказал я.
– Не лодка, а гондола, – поправил меня папа.
– А что такое «гондола»?
– Гондола – это венецианская лодка. Ею управляют одним веслом.
– Что такое «весло»? – спросила моя сестра.
– Такая палка, чтобы двигать лодку.
Гондола была очень красивая. Вся из черного пластика. Кое-где украшена серебром, а на конце стоял пупс в майке в бело-розовую полоску и в соломенной шляпе.
Но оказалось, что мы не можем играть ею. Она должна стоять на телевизоре. На белой кружевной салфетке, напоминавшей озерко. Гондола не была игрушкой. Это была ценная вещь. Для украшения мебели.
– Кому идти за водой? Скоро садимся есть, – спросила мама.
Папа сидел перед телевизором и смотрел новости.
Я накрывал на стол и сказал:
– Марии. Вчера я ходил.
Мария сидела в кресле со своими куклами.
– Я не хочу. Иди ты.
Никому из нас не нравилось ходить за водой к фонтану, и потому мы договорились ходить через день. Но приехал папа, и для моей сестры это означало, что никакие договоренности больше не действуют.
Я отрицательно покачал головой:
– Твоя очередь.
Мария закинула ногу на ногу:
– Я не пойду.
– Почему?
– У меня голова болит.
Всякий раз, когда она не хотела делать что-нибудь, говорила, что у нее болит голова. Это была любимая ее отговорка.
– Неправда, ничего у тебя не болит, врунья.
– Правда! – И начала тереть лоб с выражением боли на лице.
Я был готов удушить ее:
– Твоя очередь! И ты должна идти!
Маме надоело слушать нас, и она сунула мне кувшин:
– Сходи ты, Микеле, ты старше. И хватит спорить, – сказала она таким тоном, как будто это был пустяк, ничего не значащий.
Победная улыбка расползлась по губам сестры:
– Слышал?
– Это несправедливо. Я уже ходил. Не пойду.
Мама посмотрела на меня и тоном, предвещавшим бурю, произнесла:
