– Да сиди, сиди… – мужчина вошел в купе и обернулся. – Давай, мать, заходи. Сумки давай.
Полная женщина лет пятидесяти вошла вслед за мужем, поставила сумки на полку и молча села рядом. Из-за ее спины в купе проскользнул шпендель, на вид лет десяти, в куртке и спортивной шапке, просочился мимо всех присутствующих к окну и сразу стал щелкать выключателем лампы, одновременно крутя ручку громкости вагонной трансляции.
– Ну-ка цыц!.. – Мужчина дал ему подзатыльник. Шпендель насупился и притих, зыркая исподлобья на Гурского и на выключатель у двери.
– Вот ведь, видал? – кивнул на него мужик, обращаясь к Александру. – Ну ни минуты с ним покоя! Дай хоть разложиться-то.
– У вас большие, – сказал Гурский, – давайте вот сюда, – он выбрался из-за стола, открыл рундук и, вынув из него свою почти пустую сумку, забросил наверх.
– Вот спасибо, а то мои и не поднять туда…
В купе началась обычная в таких случаях суета и толкотня, в результате которой через некоторое время громоздкие вещи были рассованы, одежда повешена, а на столе возник большой сверток и литровая бутылка со светло-коричневой жидкостью.
«Или коньяк разливной, – безысходно предположил Гурский, – или…»
Женщина, загнав мальчишку на верхнюю полку, чтобы не путался под ногами, села к столу и стала распаковывать сверток, извлекая из него и раскладывая на столе вареную курицу, яйца вкрутую, хлеб, нарезанную колбасу и прочую снедь, которую люди обычно берут с собой в дорогу и которая от края и до края России везде, в общем-то, одинакова. Исключение составляла разве что красная рыба, придававшая незатейливой трапезе местный дальневосточный колорит.
– Ну вот, – сказал мужчина, когда поезд тронулся, все застелили постели и расселись. –.Прошу к столу!
– Да я вообще-то не пью… – замялся Гурский.
– Да? – недоверчиво взглянул на него мужик. – И сколько уже не пьешь? Часа полтора?
– Ох… – вздохнул Александр.
– Давай-давай, не стесняйся, это своя, домашняя, на золотом корне настояна. Полезно.
– Ну что ж, – Гурский обречено взял со стола стакан, дунул в него, посмотрел на свет и поставил на место. – Разве что попробовать…
– Вот это дело, – оживился мужик, – а то моя мне говорит, мол, куда литру– то берешь? У меня свояк тут, на Хабаре, он ее делает – ну, чистая слеза. Чего поллитровкой-то обижаться? От нее же не пьянеешь, от нее так душой легчаешь, что… – он зажмурил глаза и пошевелил в воздухе пальцами обеих рук, – воспаряешь просто. Ее же пить можно только в замкнутом пространстве, иначе любой малейший ветерок тебя – раз! – и ты в эмпиреях.
